Лагуна Ностра - Доминика Мюллер Страница 53

— Ничего! Главное — ничего не делай! Но что это на тебя нашло? Лодка была в идеальном состоянии. Зачем надо было лак-то сдирать? Ты увидел, как ее испортили рабочие? Испугался, что я буду злиться? Надо было сказать мне, Игорь.

— Это не рабочие. Я сам ее испортил. Я ободрал ее, чтобы очистить, — так надо было.

— Да от чего очистить, боже милостивый?!

— От Волси-Бёрнса. Я тебя от него избавил, а тело положил в воду, чтобы он отмылся и смог переродиться вновь. Все было правильно, все было так, как оно и должно быть. Оставался только пуппарино.

— Игорь, ты заговариваешься. Так и есть, у моего брата поехала крыша. Знаешь что? Давай-ка нальем себе сливовицы, сядем на диван, успокоимся, и ты попробуешь снова все объяснить. Идет? Иди сюда, садись в середину.

Улыбаясь своей безмятежной, умиротворяющей улыбкой, Игорь втиснулся между нами на диван, удостоверился, что у нас есть все, что нужно, и рассказал, как он убил Волси-Бёрнса.

Это было в последнее воскресенье ноября, вечером, когда Альвизе с Кьярой ездили к родителям в Фалькаде. В ночь, когда выпал снег, когда на комиссарский «вольво» обрушился олень, когда сам комиссар лег после полуночи, а потом встал среди ночи и отправился выуживать труп, плававший на поверхности канала Сан-Агостино. Это было зимнее воскресенье еще до начала зимы, когда так хорошо никуда не ходить, ничего не делать, а только болтать и попивать сливовицу у близнецов в мансарде. Это был один из сонных венецианских дней, затушеванный ползущей с Лагуны хмарью, когда кажется, что завтра никогда не наступит. Сливовица проникла в наши вены, и мы уснули пьяным сном. Я не помнила, что Игорь, уложив своего брата-близнеца, приходил ко мне около десяти часов вечера. Зимой он делает это, мой дядюшка. Укутывает нас перед сном узорчатыми одеялами. Начинавшаяся тогда ночь стала для нас с Борисом ночью беспамятства, а для Игоря — длинным кошмаром, населенным ангелами и демонами. Он решил сходить покормить окрестных котов, но подниматься к себе в мансарду не захотел, а потому прихватил у меня самый маленький из купленных в телемагазине японских ножей, такой же, как у него. Он собирался порезать им на мелкие кусочки куриные потроха, которые хранились в андроне, в холодильной камере. И правда, зачем подниматься, спускаться, снова подниматься в такой-то холод? На лестнице сыро.

В том, что Игорь расхаживал по дому с ножом, виновата Кьяра и ее преобразования. В Венеции, где нет погребов, все держат на первом этаже разное старье. Все, только, естественно, не римлянка, чье эстетическое чувство было оскорблено зрелищем продавленных матрасов и драных кресел, стоявших у нас в андроне. Римлянки устанавливают в прихожих холодильные камеры размером с грузовик Рамиза, а то и больше. И вот вам результат: если так крушить прошлое и людские привычки, ничего хорошего не выйдет.

Нарезав курицу и прихватив бутылки с молоком, Игорь оставил нож на скамейке у стены, по которой карабкается вверх наше фамильное древо, снял с вешалки старый папин плащ и вышел в холод, под ненастное клочковатое небо, разливать по плошкам молоко и раскладывать кусочки куры.

Возвращаясь, он увидел, как у наших дверей размахивает руками какой-то человек с мобильником. Тот желал немедленно видеть Бориса и страшно злился, что никак не может дозвониться, как будто все должны сидеть и ждать его звонка, тем более в андроне, где старый, никем не используемый аппарат вообще еле жужжит. Игорь знал, что его брат дает этот номер специально, чтобы отделаться от так называемых любителей живописи, а на самом деле — навязчивых нахалов, которые торгуются и сбивают цены, ничего не покупая, только нервы мотают.

Волси-Бёрнс был именно из таких. Игорь, всегда пребывающий в безмятежности, объяснил ему, что его брат принимает посетителей только по предварительной договоренности, но тот не захотел слушать и вломился вслед за ним в андрон, пытаясь выяснить, дома Борис или нет. Игорь, который ни разу в жизни не солгал, ответил, что нельзя нарушать сон духовидца, ибо это может нарушить его связь с невидимым миром. Этот ответ, в котором не было ничего, кроме правды, окончательно взбесил Волси-Бёрнса. Борис должен быть счастлив, что кто-то вообще заинтересовался его Мараттой, который и не Маратта вовсе. А вот этого говорить было не надо. Игорь не выносит, когда кто-то критикует его брата, осмеивает его находки и ставит под сомнение его проницательность. Он не терпит, когда его брата обижают, даже издали, размахивая руками в андроне, и уж тем более вблизи, что этот человек намеревался сделать. Потому что он явно желал подняться наверх. Чтобы какой-то провинциальный старьевщик спровадил его несолоно хлебавши?! Ну уж нет! Пусть только Борис откажется принять его последнюю цену за Маратту, которым и не Маратта вовсе, он потом будет себе локти кусать! Волси-Бёрнс имеет кое-какой вес в мире искусства, он уничтожит его, с его жалкой репутацией. Никто никогда больше не поверит сказочным атрибуциям и прочим вракам этого Бориса Кампаны.

Игорь, который не выносит, когда его брата обвиняют во лжи, сохранял тем не менее обычную безмятежность и нерушимое спокойствие, дожидаясь, когда Волси-Бёрнс уйдет, чтобы самому подняться в мансарду и лечь спать. Но Волси-Бёрнс не уходил. Он с таким трудом отыскал палаццо Кампана, столько сил положил, чтобы завершить это дело, — и он его завершит. Он и так страшно опаздывал в одно место, где его ждали дела поважнее, чем эта жалкая мазня, и потом, вплоть до отъезда в Лондон, ему будет некогда, он будет очень занят с людьми, по сравнению с которыми этот Борис Кампана — просто микроб. Ну что тут было Игорю делать? Он еще раз повторил этому глухому, что тот сможет встретиться с его братом только по предварительной договоренности, когда их кармы будут находиться в полной гармонии. Вещи таковы, какими им должно быть, их можно увидеть глазами, услышать ушами, и люди были бы спокойнее, если бы принимали их такими, каковы они есть, добавил он. В ответ на это Волси-Бёрнс, брызгая слюной, обозвал его психом и идиотом. Это нимало не смутило Игоря — каждый волен думать что хочет, — но близнецы чувствуют одинаково, и он почувствовал, что через него идиотом обзывают Бориса. Этот жулик специально сбивал цену на Маратту, чтобы купить его за бесценок, а потом перепродать втридорога, как настоящий шедевр. Иначе с чего бы ему так хотелось непременно его купить? К тому же этот бешеный принялся его толкать и теснить, и это Игорю уже совсем не понравилось. Тот был спортивным, а Игорь — нет. Он понял: ему его не удержать, даже если, несмотря на неприятие любого насилия и молочные бутылки в руках, он начал бы защищаться.

Наконец Волси-Бёрнс толкнул его в грудь, и Игорь отлетел назад. Он оказался сидящим на скамье с даже не разбившимися бутылками в руках и смотрел, как этот мерзавец, стоя в темноте у подножия лестницы, нащупывает на стене выключатель. Сейчас он взбежит наверх, ворвется в мансарду, полезет к Борису. Поскольку это было совершенно невозможно, Игорь взял нож, который оставил на скамье, чтобы вымыть его, вернувшись от котов, обхватил Волси-Бёрнса сзади и перерезал ему горло. Это был единственный способ помешать ему — помешать злу, которое тот собирался совершить, единственный. В каком-то смысле непрошеный гость сам ждал этого, медля с выключателем. Да, он ждал смерти — и света в конце всего. Избавившись от неблагоприятной стороны своей кармы, промежуточная сущность Волси-Бёрнса, обретя наконец покой, могла ожидать нового, благоприятного перерождения.