Одержимый женщинами - Себастьян Жапризо Страница 50

Тогда наняли другую стюардессу, очень услужливую негритянку, завернутую в какие-то цветастые одеяния, откуда торчала одна голова, разговаривала она не больше, чем я в «Глазах». Знала только итальянский, вернее, какой-то диалект, на котором уроженка Абиссинии могла изъясняться в Мозамбике. Она получала много любовных записок от матросов, а меня просила переводить. Я старалась жестами объяснить ей, чего каждый из них от нее хочет. Жалко тех, кто не понимает слов… К счастью, она хорошо понимала, потому что песенка была одна и та же. Она качала головой, грустно улыбаясь, нежно вздыхая, и показывала, что ответить. И здесь тоже все было достаточно однообразно. Сначала я вежливо сообщала претендентам на фирменной бумаге «Пандоры», чтобы они отвязались или попытали счастья с нашим бельемоем, но требования становились все более и более настойчивыми и конкретными, и, в конце концов, я ограничивалась тем, что писала поперек листка – «иди на фиг», а она ниже рисовала «Диди».

Не стану биться об заклад, что она все-таки не пала под этими атаками, пока мы пересекали Индийский океан. Ее язык пополнился сомнительными американскими ругательствами, а сама она старалась не только узнать, кто сегодня стоит на вахте, но и заменить Толедо, чтобы самой убирать мою каюту и потихоньку лямзить мое нижнее белье, которое подходило к цвету ее кожи. Она потом клала его назад в шкаф всегда выстиранным и хорошо отглаженным, тут ее не упрекнешь, но при этом достаточно логично предположить, что с Фредериком она дела не имела. Во-первых, я прекрасно знаю его почерк, во-вторых, он говорил по-американски так же хорошо, как, скажем, я играю на тромбоне. В-третьих, и такое не придумаешь, единственную негритянку, которую он знал близко, он тер марсельским мылом, чтобы отмыть краску.

Короче, мы умчались из Африки, как малахольные, курс на Сейшелы, Мальдивы и Индию. Речь о том, чтобы взглянуть на пирамиды, уже не шла. Джикс сказал, что ничуть не хуже, а даже лучше, если перенести действие фильма Стокаммера в индуистские храмы, декорации дороже стоить не будут, даже удастся сэкономить, и все такое прочее. Я буду играть искательницу приключений в шортах, которая, чтобы прокормить своего мальчугана, посягает на статую Кали, нашпигованную бриллиантами, но Ротбон или Каррадин, а возможно, и Бикфорд, если не будет получаться по срокам, в общем, кто-то из них захочет отобрать у меня добычу, и вот с помощью динамита этот подлец приводит в действие священный вулкан. И пока бедный Рэй Милланд чинит свою таратайку, развалившуюся прямо в зарослях джунглей, у меня есть все шансы быть заживо похороненной лавой. Напряженное ожидание. Только в самом конце должны решить – умру я или нет, поэтому снимают оба варианта. Шу-Шу говорит, что Шу-Шу этим просто потрясена, и уходит в свое подполье к Фредерику. А остальные, даже когда стоит прекрасная погода, каждый вечер устраивают мозговой штурм в салоне – ломают головы над названием фильма.

Разумеется, проводят полную инвентаризацию моих органов – от темечка до пальцев ног. Стокаммер утверждает, что чертова кость или мышца, которой озаглавят фильм, должна иметь прямое отношение к фильму. Джикс не видит никакой связи, Орел-или-Решка – тем более. Эсмеральда поддерживает и тех и других. Матье с ней заодно. В конце концов пусть меня пристрелят, как стюардессу Бесси, если я вру, но они разобрали на части все мое тело, расписав каждый орган на отдельной бумажке, и бросили в капитанскую фуражку. И как вы думаете, что вытащили оттуда? Губы. Гениально! Они все думают, что это будет триумфом следующего года, поздравляют друг друга, как старушки, которые испекли лучший торт во всем церковном приходе. Шу-Шу говорит, что Шу-Шу этим просто потрясена, но настаивает, чтобы они придумали какой-то ход и привязали ее губы к этой истории.

Я знаю ремесло наизусть, это не сложно. С таким названием им придется платить нанятому писаке за каждый поцелуй, который я успею запечатлеть за восемьдесят минут экранного времени. Начну с Милларда, осчастливлю Каррадина, Ротбона, Бикфорда, Питера Лоре и Бориса Карлоффа, придется включить сюда и статую Кали, чтобы из нее посыпался жемчуг, ну а напоследок всю деревню индийских статистов, которые подобрали меня, когда я выскочила из самолета в пылающей одежде, не забыть еще жрицу, отличающуюся странными нравами, а апофеоз – страстный поцелуй с крокодилами. О чем это я? Этот подонок заставит меня целовать взасос лаву, жуткий символ, который якобы поглощает тебя. И каждый раз им кажется, что не хватает правдоподобия, и они требуют переснять эпизод, и в результате меня впору будет показывать в ярмарочном балагане среди монстров – безротая женщина, – ну а каким образом она ухитряется есть, написано на табличке возле клетки.

И знаете, что меня спасло? Какой поворот судьбы избавил меня от всех этих ужасов? Я расскажу. Можно было ожидать всего, но только не это. Японцы начали бомбить Перл-Харбор.

В жизни не видела, чтобы Джикс проронил слезу или не мог с чем-то справиться, ну а тем более чтобы он потерял присутствие духа: а в тот день он час сорок висел на телефоне с Голливудом и даже не спросил, как прошли съемки накануне. Примерно в девять вечера по местному времени, когда один из матросов наклонился к нему и сообщил новость, у него в левом глазу блеснула слеза. Потом он попросил соединить его с Лос-Анджелесом. Потом заперся в своей каюте.

К завтраку на следующее утро он уже пришел в себя. Сообщил нам, что япошки – ублюдки, но что наши авианосцы, к счастью, в момент атаки находились на Гавайях и что отныне, пусть даже если война продлится еще десяток лет, он абсолютно уверен в победе. Мы входили в Бенгальский пролив.

Он сказал нам, что мы должны забыть о Калькутте, в любом случае там очень грязно, шумно и вообще ничего интересного. Чтобы вернуться домой, мы отклонились от курса в направлении Сингапура и Филиппин.

Думаю, что все обрадовались такому решению, хотя в это грустное время никто не осмеливался радоваться открыто. Я спросила Фредерика, что он об этом думает. Он ничего не думал, потому что не знал, как его примут в Америке. При нем не было ни паспорта, ни других документов. Он плохо представлял себе, что он выиграл, совершив это долгое плавание, после которого ему предстояло провести всю оставшуюся жизнь уже не во французской, а в американской тюрьме, в окружении горемык, даже не говоривших на его языке. К тому же он не знал, какая в Америке жратва.

Вообще-то глупо заранее волноваться. Все всегда бывает не так, как себе представляешь.

Прежде всего Джикс отказался идти под швейцарским флагом. Он сказал:

– Швейцария существует для того, чтобы защищать деньги, а не трусов. Я греко-французский еврей, гражданин Америки, и горжусь своим происхождением и своей родиной.

Тогда все собрались на верхней палубе, чтобы присутствовать при подъеме звездно-полосатого знамени. Джикс велел сохранить флаг с Лотарингским крестом, потому что на борту находятся четверо французов, это самое малое, что мы можем сделать. Считаю я не очень быстро, в течение часа все загибала пальцы и исходила на мыло, думала, что он знает о Фредерике, но оказалось, что французами были не только Матье и мы с коком, просто Джикс ничтоже сумняшеся прибавил к нам еще и Эсмеральду, которая родилась в Рокфоре, а я-то считала, что она вышла из пентхауза на Вашингтон-сквер с дипломом колледжа Вассара в зубах.