Одержимый женщинами - Себастьян Жапризо Страница 49

Луанда, Ангола. Ничего хорошего. Пальмы, мусор. В День независимости прошли мыс Доброй Надежды, помню, потому что это был день рождения Фредерика. Тридцать лет, а ему все неймется заглядывать под юбки. Когда мы пристали в Порт-Элизабет, я сделала ему подарок: еще десять фильмов, в их числе «Мария-Антуанетта», которую он и без того знал наизусть, и «Женщин». Днем и ночью только и разговоров было, что о Норме Ширер. Совсем был от нее без ума. Я познакомилась с мисс Ширер год назад на вечеринке, на которой пробыла не больше десяти минут, а она произнесла в мой адрес пару любезных слов. Для него это было целым событием. Я без устали повторяла эти слова, подражая голосу его кумира, так старалась приукрасить все новыми и новыми подробностями эти бесконечные десять минут, что они до сих пор снятся мне в виде кошмара, и я просыпаюсь в холодном поту. К тому же «Мария-Антуанетта» со всеми титрами – это жуткая тягомотина. Пятьдесят тонн одних бобин. Пытаясь расчистить от них хоть какое-то пространство в моей ванной, Бесси нажила радикулит.

Пропускаю Ист-Лондон, Дурбан, Лоренсу-Маркиш. Пальмы, мусор, только названия меняются. Уж не помню, в каком богом забытом месте все решили отправиться на сафари, а Джикс воспользовался этим, чтобы смотаться туда-обратно в Америку. Мы с Фредериком остались на «Пандоре» вместе с экипажем, и это оказались лучшие дни из всего нашего ужасного путешествия. Он мог сколько душе угодно болтаться по палубе, болтать с парнями, удить с ними рыбу. В оставшееся время мы плавали, катались на водных лыжах, ходили обедать на берег в какой-то сарай, где даже не было электричества. Я всегда любила свечи на столе и свечки в церкви.

Когда я была маленькая, мне казалось, что это придает роскошь. В этой забегаловке, освещенной сотней огоньков, я чувствовала себя более скованно, чем в «Максиме». Она называлась «Колесо крутится». У хозяина-француза шея была закована в железную арматуру, как у Эриха фон Штрогейма ^[20] в фильме, правда, у этого были усы и одет, как голодранец.

Не передать, какой меня обуял ужас, когда мы в первый раз попали туда. Как только этот тип увидел Фредерика, он выхватил из-под стойки огромный револьвер, намереваясь его убить. Гонялся за ним вокруг дома и стрелял, уверена, что по-настоящему, и каждый раз, когда они появлялись в дверях и мчались по залу, как психи, Фредерик кричал мне:

– Осторожно! Осторожно!

И пинком загонял меня под стол, так что я теряла равновесие, а на следующем круге все повторялось снова. Когда пули кончились, роли переменились. Теперь Фредерик гонялся за этим типом, который свирепел, потому что боялся. На сей раз этот тип ронял меня на пол, правда, сперва на какую-то секунду использовав как прикрытие. В тот вечер я поняла, какую боль и чувство несправедливости должны испытывать бедные куски ветчины в бутерброде, зажатые между двумя кусками хлеба.

Впрочем, плакала здесь я одна. Если я правильно поняла, этот тип раньше работал лесником. Фредерик познакомился с ним в Шаранте сразу, когда сбежал из тюрьмы. Когда весь этот цирк закончился, они стали выпивать вместе, а потом начали обниматься. Так и не объяснили, что между ними тогда произошло, хотя из-за этой истории пришел в негодность мой белый полотняный костюм, а сама я заработала кучу синяков. Чисто мужские дела. Хочется верить, что они не поладили на почве браконьерства. В охотничьих делах – я совсем никудышная, мухи не обижу, разве что она меня укусит, но я не такая дура, какой меня представляют. И если вспомнить их по-детски простодушные лица, когда я затрагивала эту тему, у меня возникло подозрение, что дичь, из-за которой они рассорились, – это какая-то женщина, наверняка носившая шелковые чулки. Если бы речь шла о кролике, они ни за что бы не помирились.

Короче, это все равно было хорошее время – наша долгая стоянка. Я уже не помню ни имени этого типа, ни названия места, какая-то там бухта в Мозамбике, а вот ортопедический воротник, который ему поддерживал подбородок, назывался «Минерва». Когда нам хотелось сойти на берег, Фредерик говорил:

– А не заглянуть ли нам к Минерве?

А когда они не могли договориться, скажем, о войне, де Голле или еще о чем-то, тот тип говорил:

– Пой-МИ НЕРВЫ не железные…

И оба хохотали, хлопая себя по ляжкам, будто это была самая смешная шутка на свете. И еще одна шутка была, тоже уржаться какая смешная… Когда я садилась, приходилось следить за юбкой и блузкой, поскольку Минерв не упускал случая засунуть свою мерзкую лапищу, умолчу из стыдливости, куда именно, каждый раз, восклицая при этом фальцетом:

– Какая мягонькая, ну просто перепел очка.

А Фредерик, вместо того чтобы призвать его к хорошим манерам, тоже заходился от хохота, и оба, держась за бока, изо всех сил хлопали себя по ляжкам и даже икали от смеха, короче, все стены тряслись. Я боялась, что они так задохнутся. Говорю вам, тайна, покрытая мраком, эти мужики.

Джикс вернулся через три недели к моему дню рождения, 11 августа. Вот уже три года я дальше двадцати одного не продвигалась, как он и требовал, но мне-то исполнилось двадцать четыре. Сегодня, после всех манипуляций, я совсем потеряла счет своим годам, но по-моему, мои официальные двадцать пять, которые я афиширую и сегодня, тянутся бесконечно. Неважно, главное, что Фредерик был не в себе от восторга, и я объясню почему: Норма Ширер! Она тоже родилась 11 августа в районе Уэстмаунт в Монреале, а в каком году, он сказать не пожелал. Ведь правда, есть фатальные совпадения в этой жизни? На деньги, которые он выиграл в карты у Минерва, он подарил мне обезьянку-уистити, которую назвали Чита, хотя это был мальчик. Но тот вскоре сбежал, попробовав местную кухню, наверное, осознал, в какой банде приматов оказался. Он исчез до того, как вернулись охотники, и я почувствовала огромное облегчение.

На самом деле Чита особо не рисковала. Как-то вечером они, пыхтя и понурившись, вылезли один за другим из гидроплана, измочаленные, замызганные, обозленные, недовольные. Проохотившись целый месяц в самом сердце Танганьики, они вернулись без всякой добычи, если не считать Бесси.

Не знаю, как все произошло. Сами они – тем более. Похоже, у них кончились патроны, когда они пытались отогнать антилопу, на которую запрещено охотиться. В результате этой джигитовки в качестве трофея им досталась Бесси с простреленными ногами. Они отнесли ее в первый форпост цивилизации на брезентовых носилках, которые Толедо сама сшила. Теперь бедняга лежала в больнице в Дар-эс-Саламе, далеко на севере, Стокаммер оставил ей две тысячи долларов на обратную дорогу домой во Флориду, когда она поправится. Джикс сказал, что он поступил совершенно правильно. Толедо хотела, чтобы мы плыли в Дар-эс-Салам и дожидались, пока Бесси выздоровеет и сможет вернуться на яхту, но он велел ей зайти к нему в каюту, откуда она вышла с заплаканными глазами, потеряв свою работу.