Последний ответ - Франсеск Миральес Страница 50

Он держал чашечку кофе так, что та не достигала его губ, и продолжал настаивать:

— Вы принимаете соглашение?

— Хорошо, хотя я и не понимаю, о чем вы ведете речь.

— Так вы согласны? — повторил он.

— Договорились, хотя я и не понимаю, что вы имеете в виду. А еще мне не ясно, что это за посмертная судьба Эйнштейна. Я всегда полагал, что биография человека завершается именно в тот момент, когда он отдает концы.

Павел рассмеялся про себя, почесывая густую шевелюру на затылке, затем поднес чашку к губам. По-видимому, пар, исходивший от кофе, показался ему слишком горячим, и он снова поставил чашку на стол.

— Так происходит с подавляющим большинством смертных, однако с Эйнштейном все было иначе. Как бы странно это ни прозвучало, его мозг продолжал путешествовать и после смерти. Вам неизвестна эта история?

Я покачал головой; официант тем временем забрал оплаченный счет. Уборщик уже переворачивал стулья на столы, чтобы приступить к мытью полов.

— После смерти Эйнштейна, в апреле пятьдесят пятого года, многие ученые проявили интерес к пятнадцати миллиардам нейронов, которые прекратили свою работу, — продолжил Павел. — Эйнштейну было семьдесят шесть лет, когда его тело кремировали, а прах рассеяли в окрестностях реки Делавер. Все-таки врач из Принстонского университета, отвечавший за вскрытие — его звали Томас Гарвей, — решил выкрасть мозг, прежде чем на кремацию явится семья ученого. Вот тут-то и начинается потрясающая история.

— Мозг остался в университете?

— Все было гораздо запутаннее. Сфотографировав мозг Эйнштейна, который имел самый обыкновенный вес в полтора килограмма, Гарвей рассек его на двести сорок восемь частей и изучил одну из них под микроскопом. Он ожидал найти что-то необыкновенное, однако мозг Эйнштейна оказался самым заурядным. И все-таки этот принстонский врач-патологоанатом не остановился на достигнутом.

Лампочка над нашим столом дважды мигнула. Нас явно изгоняли из бара. Это означало: «Убирайтесь немедленно, засранцы!»

Но на Павла не действовали никакие предупреждения, и он продолжил:

— Поделившись со своими коллегами некоторым количеством образцов, Гарвей решил за свой счет хранить остальное у себя дома. Он получил предупреждения со стороны самого же университета, было даже несколько доносов, однако осудить доктора не удалось, поскольку в судебной истории Соединенных Штатов не нашлось прецедентов подобного рода. Оказавшись в центре скандала, Гарвей пообещал журналистам и ученым в течение года опубликовать результаты своих исследований.

— Итак, его не покидала надежда обнаружить нечто исключительное в мозге самого выдающегося ученого двадцатого столетия, — заключил я. — Чем же дело кончилось?

— В один прекрасный день Гарвея изгнали из университета и из кругов научной общественности. Он переехал на Запад, работал там врачом в федеральной тюрьме и в разных клиниках. Выйдя на пенсию, он обосновался в одном маленьком канзасском городке, продолжая исследовать украденный им мозг. Вот так обстояли дела. Гарвей получал многообещающие финансовые предложения от миллионеров, анатомических музеев и иных организаций, однако на все отвечал отказом. На второй фазе исследований врач разослал образцы своего сокровища ученым всех пяти континентов, чтобы они помогли ему в работе. Эта рассылка не укрылась от внимания прессы, и в одном желтом журнале появилось сообщение, что Гарвей пытается клонировать мозг Эйнштейна.

Внезапно свет над нашим столиком погас, ресторан погрузился в темноту. На выходе из заведения уроженец Пуэблы, куря сигаретку, держал дверь открытой. Павел, кажется, в первый раз обратил внимание на внешние обстоятельства.

— Полагаю, нам предлагают убраться отсюда, — заметил он.

— Я тоже так полагаю.

В конце концов мы покинули свои места и в потемках побрели к выходу. Когда мы проходили мимо официанта, тот бросил свою сигарету на асфальт и в ярости раздавил ее ногой.

Неоновая реклама «Френдлиз», возле которой мы оставили машину, уже погасла. Я посмотрел на часы: почти двенадцать.

Пока физик делился со мной другими забавными подробностями насчет мозга Эйнштейна, мы покинули автостоянку и двинулись по пустынной дороге, которая вела на девяносто пятое шоссе. Однако не успели мы проехать и двух километров, как дорогу нам перегородило ограждение со знаком, предписывающим поворот направо.

— Ну вот, дорога перекрыта, — вздохнул Павел. — Создается впечатление, что кто-то упорно пытается воспрепятствовать вашему ночному свиданию с подружкой. Или, быть может, с дружком.

— Не нравятся мне эти штучки. Два часа назад этого знака еще не было, сомневаюсь, что в Нью-Джерси работы по замене асфальта начинают в полночь.

Павел приблизил свою лобастую голову к моему окошку, чтобы рассмотреть схему объезда на знаке. Мы находились на узком деревенском шоссе без всякого освещения. Впрочем, поляк не проявил признаков беспокойства.

— Скоро сюда должны приехать дорожные машины. Логичнее менять асфальт ночью, а не днем, когда движение плотное. Впрочем, возможно, что произошла авария, поэтому-то дорогу и перекрыли, — сказал он.

— Тогда давайте повернем обратно, — предложил я. — Как-нибудь да выберемся на магистраль.

— Ну что вы! Это будет бесполезный крюк. Поедемте по знаку, он выведет нас на девяносто пятое шоссе.

Павел завел мотор, и мы отправились прямо в волчью пасть.