Мой Дантес - Ольга Кириллова Страница 47

Дождавшись, пока я успокоюсь, дед ласково тронул меня за руку:

– Прими как данное, Лизавета. К сожалению, это правда. И тому есть не одно доказательство.

– Нет! – едва слышно прошептала я, вдруг поняв, что старик не шутит и не обманывает меня, но все еще не желая верить. – Этого не может быть! Ну не может этого быть! Ведь после смерти мужа Софья Матвеевна учеников брала, занималась репетиторством!

– Фью! – присвистнул старик. – Да ты, Лизавета, совсем дурная или прикидываешься? Разве на этом состояние сколотишь? Ты знаешь хоть, сколько оставила тебе Вдова?

– Примерно…

– Ну, точно дурная! При-мер-но! – передразнил меня дед и в сердцах стукнул кулаком по столу. – Опомнись! Кроме Дантеса да своих любовных проблем ничего вокруг не видишь! Проснись, девонька! И не пытайся убежать от себя. Тебя ж столько лет за нос водили! Шельма твоя Вдова! Понимаешь, ше-льма!

– Не-е-е-т! – едва удерживая сознание, простонала я. – Она любила меня! И я ее любила! Всю жизнь!

– Тьфу! – сплюнул от досады старик. – Опять про любовь заладила! Ну что за бестолковщина такая!

Но я уже не слышала его слов. Левый висок пронзила страшная боль, которая плавно словно ртуть перетекла в затылок, заставив меня резко откинуть голову назад. Ничего не соображая, рыдая и захлебываясь слезами, я кричала, что Вдова ни при чем, ее обманули, обвели вокруг пальца, а теперь еще и оговаривают.

Дед несколько минут молча смотрел на меня, затем встал, взял ковш, зачерпнул из ведра колодезной воды и решительно выплеснул ее мне на голову.

– Охолонись и прекрати орать! – скомандовал он, протягивая полотенце. – Утрись, давай! Быстро! Слезами горю не поможешь и правду ими не зальешь! Что слышал, то и говорю. А доказательства тому есть.

– Какие доказательства? – пролепетала я, все еще всхлипывая и вытирая трясущейся рукой потеки воды, бегущие по лицу из мокрых волос.

– Медальон…

– Медальон? – растерянно переспросила я.

– Шкатулку украли действительно из-за него, – пояснил дед, наливая мне в чашку горячий чай. – Только не драгоценность интересовала Егорушку с Воронцовым, а то, что в ней спрятано. Ну-ка, тащи сюда свою реликвию!

Послушно, будто сомнамбула, я поплелась в комнату, достала из сумки замшевый мешочек, вернулась на кухню и положила его на стол перед дедом.

– Вот. Только что в нем можно спрятать? С одной стороны – камни, с другой – изображение Екатерины Николаевны Гончаровой.

Дед покрутил медальон, раскрыл его и, взяв нож, склонился над украшением.

– Что вы делаете?! – закричала я. – Это же историческая ценность!

– Нет тут никакой ценности! – грубо оборвал меня старик, поддевая острием лезвия удерживающий портрет золотой ободок. – Миниатюрку состряпал тот же мастер, у которого Вдова, желая сделать тебе приятное, заказала фальшивый портрет Дантеса. А знаешь, зачем украли твою акварельку?

– Мы же с вами обсуждали это, – напомнила я. – Рамку оставили, а портрет забрали, разбив стекло. Только вот почему?

– Да потому, что к его задней стенке был приклеен конверт с документами, прикрытый плотным картоном. Все остальное тут!

С этими словами дед вынул из медальона крошечное изображение жены Дантеса, под которым лежал маленький овальный клочок бумаги с написанными на нем цифрами.

– Не соврал Егорушка, – довольно крякнул старик. – Вот, Лизавета! Вот то, что ты должна отдать следователю. И смотри мне, не финти! Я ведь не только с твоей матерью, но и с ним поговорить успел.

– Зачем?

– Затем, чтоб ты смерти не боялась. И не бегала как затравленный заяц по Подмосковью. Завтра поедешь домой. Вызывать тебя никуда не будут, сами придут. Ответишь на вопросы, отдашь медальон, да и вся недолга.

– А что это за цифры? – судорожно всхлипнув, спросила я.

– Код сейфовой ячейки, который арендовала Вдова, – объясняя, дед аккуратно положил бумажку в золотой овал, вставил сверху миниатюру, закрепил ее ободком и опустил украшение в замшевый мешочек. – Там лежат документы, которые твоя наставница как зеницу ока хранила после смерти мужа. Именно они позволяли ей систематически получать долю с прибыли. И именно ими она держала в руках сначала Воронцова, а потом и Егорушку. Срок действия договора с банком истекает через два месяца, а шифр никто не знал. Вот злодеи и засуетились, сводя тебя с ума и пытаясь завладеть медальоном. Кому ж охота, чтоб такие бумаги выплыли на белый свет.

– А откуда они знали, что код в медальоне? – недоуменно сказала я.

– Так Софья Матвеевна сама о том сообщила, обязав Егорушку и после ее смерти выплачивать долю с конторы, но уже тебе. Должно быть, собиралась открыть перед наследницей карты, да, слава Богу, не успела. Представляю, чтобы ты пережила, узнав всю правду о махинациях лично от нее. Вдова ведь скоропостижно скончалась, во сне, верно?

Печально кивнув, я взяла со стола замшевый мешочек и побрела в комнату, но на полпути неожиданно остановилась, повернулась к деду и тоскливо спросила:

– А как же Никита?

– Ах, да! – спохватился старик. – Никита… Наверное, он действительно любил тебя, девочка. Но Егорушка и его к рукам прибрал. Именно он ссудил Никиту деньгами, когда дела у того пошли наперекосяк. Но не под проценты, а с условием, что твой муж поможет достать медальон. Он ведь действительно стоит больше, чем все содержимое шкатулки. Но не как историческая ценность, а как ключ к важным документам. Ну, а дальше… Не сумев добыть требуемое и поняв, что вляпался, Никита запил да обозлился. Попытался откупиться процентами, но Егорушка их не принял и придумал новую повинность. Свел твоего мужа с Галиной, обязав сбыть драгоценности, хранившиеся в шкатулке Вдовы. Именно твой Никита возил Кольцову по антикварным магазинам, выполняя роль шофера. Тебе же на презентации подсунули Моравского, понадеявшись, что тот сможет заинтересовать сдвинувшуюся на Дантесе Лизу своими изысканиями и вынудит показать медальон. Но ты не поддалась, тогда и возобновили угрозы.

– А портмоне?

– Ничего о нем не знаю. Но думаю, что намеренно подкинули, решив в конец запутать тебя, напугать и заставить подозревать мужа. Кто ж мог предположить, что, сдрейфив, ты не только не отдашь медальон, но и рванешь с ним неведомо куда. Ох, Лиза, Лиза, знала б ты, что пережили родители за эти дни. Да и следакам ты жару дала, с ног сбились тебя разыскивая.

– Ясно, – пробормотала я и толкнула дверь в комнату, служившую мне спальней. – Полежу немного, ладно? Голова кругом идет.

– Полежи, милая, полежи, – охотно согласился дед. – А я пока печь истоплю да обед состряпаю. Поедим, и сведу тебя к бабке, как обещал, может, что путное и подскажет.

– А кто она?

– Да ведунья местная. Почти пятьдесят лет народ в округе врачует, а кое-кого и на путь истинный наставляет. Тебе это как нельзя кстати придется. Жизнь-то нужно менять…