Апология здравого смысла - Чингиз Абдуллаев Страница 46

— Сделаю, — пообещал Эдгар, — все сделаю и завтра тебепозвоню.

На следующий день Вейдеманис улетел в Киев, а Дронгопозвонил профессору Короедову.

— Григорий Павлович, добрый день, — сказал он, услышав ужезнакомый голос, — это говорит эксперт, с которым вы вчера встречались.

— Да, я, конечно, помню. Господин Дронго. Очень рад, что выпозвонили. Почему-то я был уверен, что вы мне перезвоните.

— Я могу узнать, почему?

— Конечно. Мне показалось, что между нами была какая-тонедосказанность. Вы ушли явно неудовлетворенный нашей беседой. И я подумал, чтовы обязательно захотите вернуться. К тому же ваш помощник уже успел вчерапобывать у нас во дворе и расспросить всех о моей домработнице. Потом онпобывал в институте, где я работаю, и очаровал нашу сотрудницу отдела кадров,которой всегда нравились сдержанные прибалты. Продолжать?

— Я начну думать, что вы следили за моим напарником весьвчерашний день.

— Нет. Во дворе находилась машина с моим водителем, и онслышал, как тот всех расспрашивал. А в институте меня все знают и, конечно, мнесразу сообщили, что ваш напарник, простите, что считал его помощником,интересовался мною и моей личной жизнью. Вы, очевидно, решили не успокоиться ивсе-таки проверить — почему я так настойчиво пытался забрать рукописи. Я понял,что мои объяснения вас не совсем устроили.

— У меня есть нехорошая привычка доводить все до конца, —сказал Дронго.

— Она хороша только в постели, а не в жизни, — заметилКороедов. — Вы знаете, чем обычно заканчивается человеческая жизнь? Любаячеловеческая жизнь. Самого гениального человека, самого великого полководца исамого ничтожного раба. Она заканчивается смертью. Распадом всего сущего.Исчезновением тела и души.

— Вы еще и воинствующий богохульник, — вставил Дронго.

— Можно подумать, что вы истово верующий, — презрительнопроизнес Короедов. — Любой нормальный человек понимает, что там ничего нет.Полная энтропия, распад всех молекул, которым уже никогда не сойтись в тойхарактерной последовательности, в какой им удалось однажды собраться. Случайнои однажды. Воскресения не будет, это противоречит любым научным методам. И,значит, любая человеческая история, если доводить ее до своего логическогоконца, заканчивается смертью. Любой рассказ, любой роман, любая история. Могутбыть самые разнообразные приключения, какие угодно переживания, но в концевсегда смерть. Это завершающий аккорд для всех. Трудно не бытьэкзистенциалистом при подобных условиях, как вы считаете?

— Я предпочитаю думать, что могу помочь другим молекулярнымсоединениям выстоять в этом сложном мире, — ответил Дронго.

— Это демагогия, — добродушно парировал профессор, — а вашнапарник и вы слишком пристрастно ко мне относитесь. Не можете простить мне этиглупые рукописи, которые я создал в порыве какого-то непонятного ребяческоговосторга.

— А потом их сожгли, — напомнил Дронго. — Мне казалось, чтопрежде чем сжечь второй том «Мертвых душ», Гоголь создал первый. А вы сожглипрактически все свое литературное творчество. Вы знаете много людей, которыеготовы отказаться от целого пласта своей жизни?

— Вот вы о чем, — понял профессор, — но это глупо. Рукописибыли неким символом моего возможного преображения в другого человека. В болеесильного и свободного. Может быть, гораздо худшего, чем я есть на самом деле.Но это были всего лишь мои фантазии, за которые меня нельзя наказывать. Или высчитаете иначе?

— Вы разрешите мне к вам приехать?

— В любое время, когда вам удобно. И учтите, что сегодня уменя лекция и я буду дома после семи вечера. Заодно я попрошу задержаться и моюдомработницу, чтобы вы могли с ней переговорить.

— Вы очень любезны.

— Я даже готов позвонить племяннице моей жены, которую вывчера навестили, — продолжал издеваться Короедов, — вы ведь вчера там были.Только не лгите, это некрасиво.

— Не буду. Неужели Зоя позвонила и сообщила вам о нашемразговоре? Она вас даже не знает.

— Конечно нет. Все проще. Я просчитал ваши возможныедействия. Ведь ваш напарник искал именно мою бывшую супругу. Представляю, какиестрашные фантазии приходили к вам в голову, когда вы узнали о ее смерти.Наверняка решили, что я ее отравил. Хотя зачем мне это нужно?

— Действительно, зачем? — спросил Дронго.

— Это стереотип глупого мышления, — убежденно произнеспрофессор. — Если жена меня не устраивает и я профессор химии, то я обязательнодолжен ее отравить. Или вы решили, что она знает какую-то страшную тайну обомне. Но это тоже глупо. Я достаточно публичный человек. И все мои научные трудыуже опубликованы. Я ведь не могу перемещаться в пространстве, даже быстропереходить из одной комнаты в другую. Поэтому никаких особых тайн у меня бытьне может.

— Я приеду к вам после семи, — сказал Дронго, — если вы менявпустите.

— Обязательно, — сказал Короедов, — и даже попрошу ГеруДаниловну сварить нам хороший кофе.

— Я кофе не пью, — сообщил Дронго, — только чай.

— Заботитесь о своем здоровье?

— Нет. Просто больше люблю чай.

— Хорошо. Тогда мы сделаем для вас хороший чай. До свидания,господин Пинкертон. Надеюсь, что вы не наделаете глупостей сегодня днем. Иначевечером я буду очень разочарован. И не пытайтесь снова искать компрометирующиеменя факты. Вы выглядите идиотом. Неужели вы действительно считаете, что в моемположении можно быть серийным убийцей?

— Нет, — ответил Дронго, — конечно нет. Можно быть толькоредактором серийного убийцы.

Короедов замолчал. На пять секунд. На шесть, семь, восемь…

— Вы не хотите успокоиться, — с явным сожалением произнеспрофессор, — ладно, увидимся вечером. До свидания. Если вы, конечно, решитесько мне прийти.

Дронго убрал телефон и громко выругался. С таким противникомему еще не приходилось сталкиваться. Он даже не мог предположить, что главныепотрясения были впереди.