Убийство в Орсивале - Эмиль Габорио Страница 45

Орсивальский костоправ, несомненно, должен был обладать редким мужеством и особым присутствием духа, чтобы лишить себя жизни в темной кладовой, не возбудив ничьего внимания в библиотеке каким бы то ни было шумом. Моток бечевки, найденный ощупью во тьме между старыми книгами и пачками журналов, и послужил средством к самоубийству. Робело крепко обвязал ее вокруг шеи и, просунув под нее карандаш, стал наматывать веревку на карандаш и удавил себя.

Он лежал бледный, с полуоткрытыми глазами, разинув рот, с видом человека, который без особых страданий, под влиянием прилива крови к мозгу, мало-помалу терял сознание.

— Может быть, его еще можно возвратить к жизни? — сказал доктор Жандрон.

И, вытащив из кармана инструменты, он склонился над трупом.

Это самоубийство обидело и разочаровало Лекока. Все шло как по маслу, и вдруг этот важный свидетель, едва не стоивший ему жизни, ускользнул от него. Наоборот, отец Планта казался довольным, точно эта смерть оберегала для него какие-то планы, о которых он еще не хотел говорить.

Доктор поднялся. Все его усилия оказались тщетными.

— Конец! — сказал он. — Удушение полное. Смерть последовала всего в несколько минут.

После этого тело костоправа вынесли и положили на ковер в библиотеке.

— Остается теперь отнести его домой, — сказал отец Планта. — Мы тоже отправимся туда, чтобы опечатать его мебель, где, вероятно, хранятся важные бумаги. — И, обратившись к слуге, он сказал: — Беги скорее в мэрию, спроси там носилки и захвати с собой двух понятых.

Присутствие доктора Жандрона более не было необходимо, он пообещал отцу Планта, что еще встретится с ним у Робело, и отправился к Куртуа, чтобы узнать, как там дела.

Тем временем возвратился Луи, приведя с собой не одного, а целых десять понятых. Уложили на носилки тело Робело, и печальная процессия двинулась в путь.

Орсивальский костоправ обитал на другом конце города, влево от железного моста. Он занимал один целый дом в три комнаты, из которых в одной помещалась его лавка, заваленная связками травы, сушеными кореньями и разными целебными растениями, а в другой, хорошо меблированной, он спал.

Носильщики положили на кровать свою печальную ношу.

Тем временем отец Планта осмотрел все ящики, ключи от которых нашлись в карманах у самоубийцы. Он искал очень хорошо, но не находил ничего, кроме того, что было ему уже известно раньше. Вот купчая на участок Морен, а вот права собственности на фраппельские поля и на участки земли при Пейроне.

Отец Планта едва мог скрыть свое разочарование.

— Ничего ценного, — шепнул он на ухо Лекоку. — Вы понимаете это?

— Очень хорошо, — отвечал сыщик. — Этот Робело, оказывается, хитрый плут, достаточно благоразумный для того, чтобы дать понять всем, что он наживал свои деньги целые годы. Вы не обнаружили по его книгам, какой суммой он мог владеть безбоязненно? Сколько там выходит?

Мировой судья тотчас же подсчитал несколько цифр.

— Четырнадцать тысяч пятьсот франков, — отвечал он.

— Ну, госпожа Соврези дала ему много больше! — решительно заявил агент полиции. — Имея только четырнадцать тысяч, станет он вам их скрывать! Что он за дурак! Тут, наверно, у него где-нибудь запрятан клад.

— Разумеется, я того же мнения, — но где?

— Надо искать!

И Лекок сам лично принялся за поиски. Не имея определенной цели, он бродил из угла в угол по комнате, переворачивал мебель, стучал кое-где кулаком об пол и стены. Наконец он подошел к камину, перед которым уже несколько раз останавливался раньше.

— На дворе сейчас июль, — сказал он, — а в камине пропасть золы!

— Осталась от зимы, — возразил мировой судья.

— Так-то так, а не кажется ли она вам слишком чистенькой и аккуратной? Я не вижу на ней охлопьев пыли и частиц сажи, что было бы, если бы огня не зажигали уже столько месяцев.

Он вышел в соседнюю комнату, где оставались носильщики, и сказал:

— Достаньте-ка мне поскорее лом!

Все бросились бегом исполнять это поручение, а Лекок снова возвратился к мировому судье.

— Ну конечно, — бормотал он. — Эту золу копали недавно, а если ее копали, то…

Он склонился над камином и, раскопав золу, обнаружил вдруг под ней гладкий камень. Взяв затем тонкий кусок дерева, он очень свободно просунул его в щель рядом с этим камнем.

— Вот видите, господин мировой судья, — сказал он, — известки нет вовсе. Ясно, что камень этот вынимается: клад должен быть здесь.

Принесли лом. Лекок ударил им всего только один раз, камень подался, и под ним обнаружилась очень глубокая дыра.

— Так я и знал! — весело воскликнул Лекок.

Дыра эта оказалась доверху набитой двадцатифранковыми монетами. Их сосчитали. Оказалось на 19 500 франков.

На лице старого судьи в это время отразилась глубокая печаль.

— Увы! — сказал он. — Вот цена жизни моего бедного Соврези.

В эту минуту сыщик вытащил из дыры, кроме золота, еще и сверток бумаги, покрытый цифрами. Очевидно, это был гроссбух костоправа. С одной стороны, слева, в нем было показано 40 000 франков, а с другой, справа, были вписаны разные суммы и подведен им общий итог в 21 500 франков. Теперь было все ясно. Госпожа Соврези купила у Робело синий флакон за 40 000 франков.

Отцу Планта и агенту тайной полиции больше уже ничего не оставалось делать у костоправа. Они ссыпали золото в письменный стол и, опечатав все, поручили охрану дома двум понятым.

Но Лекок не был еще удовлетворен сполна.

Что же это за манускрипт, который прочитал ночью старый мировой судья?

Одно время он думал, что это просто копия с дневника, доверенного ему Соврези. Но нет, этого не может быть. Соврези не мог сам описать последние минуты своей ужасной агонии. Это обстоятельство, оставаясь необъясненным, страшно беспокоило сыщика и отравляло ему всю радость от счастливого окончания такого трудного следствия.

Лекок не стерпел и еще один раз закинул крючок насчет правды, которой хотел добиться от отца Планта. Взяв судью без церемонии за талию, сыщик подвел его к амбразуре окна и, сделав наивный вид, тихо спросил:

— Виноват, мы отсюда не вернемся назад?

— А зачем? — отвечал мировой судья. — Ведь доктор Жандрон от мэра придет прямо сюда!