Убийство в Орсивале - Эмиль Габорио Страница 44

— Я нашел верное средство, — ответил с торжествующей улыбкой доктор.

— Ах! — воскликнул отец Планта. — Это ваша чувствительная бумага?

— Совершенно верно.

— И вы можете обнаружить следы аконитина в трупе Соврези?

— Я найду их, господин агент, хотя бы в целом гробу покойника имелось аконитина один только миллиграмм.

Лекок просиял.

— Превосходно! — воскликнул он. — Наше следствие теперь полно. Материал, собранный господином мировым судьей, дает нам ключ к разгадке тех событий, которые последовали за смертью несчастного Соврези. Так, становится понятной ненависть между супругами, такими преданными друг другу на людях. Выясняется также и то, что граф Гектор сделал из девушки, имевшей в приданое миллион, любовницу. Нет ничего удивительного и в том, что он сам бросил в Сену свою одежду, чтобы утопить свое прошлое, а взамен обрести новую жизнь. Если он убил жену, то это только вытекает из логики событий. При ее жизни он не мог бы сбежать, и вместе с тем ему было несладко оставаться в Вальфелю. Наконец, сама рукопись, которую он искал так упорно, могла бы служить для него осуждением в его первом преступлении.

Лекок говорил это с таким увлечением, точно что-нибудь личное имел против графа Тремореля.

— Теперь ясно, — продолжал он, — что именно мадемуазель Куртуа положила конец этим вечным колебаниям графа Тремореля. Его страсть к ней, усиливаемая препятствиями, должна была довести его до сумасшествия. Узнав о ее беременности, — а она действительно в интересном положении, — этот несчастный потерял голову и позабыл всякую меру и благоразумие. Он уже давно считал себя погибшим, чувствовал, что его жена готова выдать себя, чтобы только выдать и его, и в страхе уже давно задумал ее убить. А этот случай только ускорил события.

Большая часть из того, что говорил Лекок и что придавало сыщику такую уверенность, ускользнула от внимания доктора Жандрона.

— Как! — воскликнул он в удивлении. — Вы предполагаете и соучастие мадемуазель Лоранс?

Сыщик энергично запротестовал.

— Нет, господин доктор, — ответил он, — не совсем, сохрани меня Бог даже от одной мысли об этом! Мадемуазель Куртуа ничего не знала и не знает о преступлении. Но ей было известно, что Треморель готов развестись со своей женой. Это бегство было задумано ими обоими, они обо всем условились, сговорились сойтись в определенный день в определенном месте.

— Но это письмо! — воскликнул доктор. — Это письмо!

Пока шел разговор о Лоранс, отец Планта с трудом скрывал свои душевные муки.

— Это письмо, — закричал он, — повергнув в такое горе всю семью, быть может, даже убив бедного мэра Куртуа, — бесчестная комедия, придуманная графом!

— О, — воскликнул возмущенный доктор, — возможно ли это?

— Я вполне согласен с господином мировым судьей, — подтвердил агент тайной полиции. — Я прочитал несколько раз письмо мадемуазель Лоранс и убежден, что писала его не она. Черновик составил граф Треморель, а она только переписала набело. Нет, так не выражается, так не может выражаться несчастная молодая девушка двадцати лет, решившая смертью искупить свой позор.

— Может быть, вы и правы, — возразил доктор, видимо сомневающийся, — но как вы можете допустить, что Треморель действительно убедил мадемуазель Куртуа сделать такую подлость?

— Как? Очень просто. Молодая девушка, оказавшаяся в положении мадемуазель Куртуа, для которой приближается роковой момент, когда ей остается только одно — сгореть со стыда, — готова на все. Она может решиться даже на самоубийство.

Отец Планта глубоко вздохнул. Ему припомнился его разговор с Лоранс, когда она осведомлялась у него о некоторых ядовитых растениях.

— Да, — сказал он, — она думала о смерти.

— Ну вот видите! — воскликнул сыщик. — Вот вам и момент, благодаря которому граф Треморель легко мог склонить бедную девушку на гадкий обман. Конечно, она говорила ему, что скорее предпочтет смерть, чем стыд, а он стал ей доказывать, что, будучи беременной, она не имеет права себя убивать. Он сказал, что и сам очень несчастлив, не имея свободы, что сделанной ошибки не исправить и что пусть только она даст ему время — с ней вместе покончит с собой и он. Что оставалось ей делать, чтобы спасти его? Бросить семью, уверить всех в своем самоубийстве, а тем временем он тоже уйдет из дома, бросив свою жену. Несомненно, она восставала против этого, сопротивлялась, но он стал говорить ей об этом ребенке, который уже производил в ней первые движения, о том, как они вместе будут воспитывать его, каким он будет отцом! И она согласилась на все, убежала, переписала это ужасное письмо, сочиненное ее любовником, и бросила его в почтовый ящик.

Доктор был побежден.

— Да, — пробормотал он, — вот это обольститель!

— Но какой неумелый, — воскликнул сыщик, — какой простофиля! Не подумать об этом странном совпадении своего исчезновения с самоубийством Лоранс! Трупы так просто не исчезают, черта с два! Но ведь нет, господин этот сообразил так: пусть, мол, думают, что убиты мы оба, я и моя жена; юстиция уцепится за Геспена — и дело в шляпе!

В бессильном негодовании отец Планта с отчаянием махнул рукой.

— И не знать, где этот негодяй, — воскликнул он, — чтобы отнять у него Лоранс!

Агент тайной полиции взял мирового судью за руку и крепко пожал ее.

— Не беспокойтесь, — сказал он, — мы найдем его, иначе я не буду Лекок. И по правде сказать, это уж не такое трудное дело, чтобы его не исполнить!

Три или четыре удара в дверь прервали речь Лекока. Вошел садовник Луи. Он пришел доложить о тех опустошениях, которые произведены в эту ночь в саду. Газон испорчен, истоптан. Кроме того, он принес с собой какие-то странные вещи, оставленные злоумышленниками на траве и поднятые им. Вещи эти Лекок признал с первого же взгляда за свои.

— Батюшки! — воскликнул он. — А я и забыл! Я здесь сижу и спокойно себе болтаю, точно сейчас и не день, позабыв, что кто-нибудь из любопытства может сюда заглянуть! — Затем, обратившись к Луи, который вдруг остолбенел при виде черноволосого господина, которого он не впускал, Лекок сказал: — Давайте-ка сюда, любезный, предметы моего туалета!

Затем привычным движением руки он сразу преобразил себя в прежнего Лекока. Уходивший в это время отдать распоряжения отец Планта по возвращении не поверил своим глазам. Это были опять те же гладкие волосы, те же светло-рыжие бакены, та же несколько глуповатая улыбка. Лекок по-прежнему играл своей бонбоньеркой с портретом.

Завтрак уже был накрыт, и старый судья пригласил гостей поесть. Как и вчерашний обед, завтрак этот прошел в молчании и длился очень недолго. Все сознавали, что дорога каждая минута. Домини уже ожидал их в Корбейле и, вероятно, начинал терять терпение.

Луи поставил на стол корзину с великолепными фруктами, когда Лекок вспомнил о костоправе. Отец Планта хотел было послать за Робело одного из слуг, но сыщик вызвался пойти за ним сам.