Ищейки в Риге - Хеннинг Манкелль Страница 44

— А почему?

— Не потому, что его признали невиновным. Его вообще так и не привлекли к суду. Следствие закрыли. Карлис, который ничего не понял, конечно, требовал, чтобы процесс состоялся. Но в один прекрасный день этого человека выпустили из следственного изолятора, а на все протоколы поставили гриф «секретно». Карлису велели все забыть, причем сообщил ему об этом его начальник. Я до сих пор помню, что его звали Амтманис. Карлис был уверен в том, что Амтманис сам покровительствовал преступнику, может быть, даже участвовал в дележе прибыли. Случившееся сильно задело Карлиса.

Валландер опять вспомнил тот вечер, когда за окном бушевала снежная буря, а маленький близорукий майор сидел у него на диване.

«Я человек верующий, — сказал майор. — В Бога я, правда, не верю, но ведь можно верить во что-то, что находится за пределами нашего ограниченного понимания».

— Что произошло потом? — прервал он собственные мысли.

— Тогда я еще не была знакома с Карлисом. Но думаю, он пережил тяжкий кризис. Может быть, помышлял бежать на Запад? Может, подумывал уйти из милиции? Думаю, на самом деле это я убедила его продолжать работать.

— А как вы познакомились?

Она посмотрела на него с удивлением:

— А это важно?

— Может быть. Не знаю. Но чтобы суметь вам помочь, я вынужден задавать вопросы.

— Как люди знакомятся? — Она улыбнулась грустной улыбкой. — Через друзей. Я услышала о молодом офицере милиции, который был не такой, как все. Он не блистал красотой, но я влюбилась в него в первый же вечер, когда мы познакомились.

— А что было потом? Вы поженились? Он продолжал работать на старом месте?

— Когда мы встретились, он был лейтенантом. Но неожиданно стал быстро продвигаться по службе. Каждый раз, получая новое звание, он приходил домой и говорил, что ему на погоны повесили еще одну невидимую траурную ленточку. Он продолжал искать доказательства связей между политическим руководством страны, милицией и различными преступными организациями. Он решил выявить все их контакты и как-то раз сказал, что в Латвии существует незримое министерство, единственная задача которого — координация всех контактов между подпольным миром и связанными с ним политиками и милицейскими чинами. Примерно три года назад я впервые услышала от него слово «заговор». Не забывайте: тогда он чувствовал, что идет в ногу со временем. Перестройка в Москве дошла и до нас, мы стали более открыто обсуждать то, что надо сделать в нашей стране.

— Его начальника по-прежнему звали Амтманис?

— Амтманис умер. Уже тогда его непосредственными начальниками стали Мурниерс и Путнис. Муж не доверял обоим, поскольку был убежден: один из них — участник, а может быть, и руководитель заговора, который он пытался раскрыть. Он говорил, что среди милиционеров есть кондоры, а есть чибисы. Но кто есть кто, он не знал.

— Кондоры и чибисы?

— Кондор — хищник, а чибис — невинная певчая пташка. В молодости Карлис очень интересовался птицами. Когда-то он мечтал стать орнитологом.

— Но он не знал, кто именно? Думаю, он понял, что это был полковник Мурниерс?

— Это случилось гораздо позже, примерно десять месяцев назад.

— А что тогда произошло?

— Карлис вышел на след преступной группы, занимающейся контрабандой наркотиков. Он сказал, что это был дьявольский план, который мог убить нас дважды.

— «Убить нас дважды»? Что он имел в виду?

— Не знаю. — Она поспешно встала, как будто вдруг чего-то испугалась. — Могу предложить вам чаю, — сказала она. — К сожалению, кофе у меня нет.

— Я с удовольствием выпью чаю, — ответил Валландер.

Она вышла на кухню, а Валландер пытался определиться, какие вопросы важнее всего задать. Байба, как ему показалось, была с ним откровенна, хотя он по-прежнему не знал, чем он, по их с Упитисом мнению, может им помочь. Он не был уверен, что сможет оправдать надежды, которые они на него возлагали. «Я всего лишь обычный полицейский, — подумал он. — Вам был бы нужен такой человек, как Рюдберг. Но он мертв, как и майор. Он не может вам помочь».

Байба внесла на подносе чайник и чашки. В квартире наверняка находился кто-то еще. Вода не могла вскипеть так быстро. «Меня везде окружают невидимые сторожа, — отметил Валландер. — Латвия — это страна, где я не понимаю практически ничего из происходящего вокруг меня».

Он видел, что Байба устала.

— Сколько у нас осталось времени? — спросил он.

— Не так уж много. За моим домом наверняка следят. Я не могу слишком долго отсутствовать. Но мы можем продолжить наш разговор здесь же завтра вечером.

— Я приглашен на ужин к полковнику Путнису.

— Понимаю. А послезавтра?

Он кивнул, пригубил слабо заваренный чай и опять стал задавать вопросы:

— Вы, должно быть, думали над тем, что имел в виду Карлис, говоря, что наркотики могли бы убить дважды. Наверняка Упитис размышлял над тем же. Вы конечно же говорили об этом?

— Как-то раз Карлис сказал, что для шантажа можно использовать все, что угодно, — ответила она. — Когда я спросила, что он имеет в виду, он признался, что это слова одного из полковников. Не знаю, почему я запомнила именно это. Может быть, потому, что в тот период Карлис был очень замкнут и молчалив.

— Шантажа?

— Он употребил это слово.

— А кого предполагалось шантажировать?

— Нашу страну. Латвию.

— Он действительно так сказал? Целую страну предполагалось подвергнуть шантажу?

— Да. Если бы я сомневалась, я бы этого не говорила.

— Кто из полковников употребил слово «шантаж»?

— Думаю, что Мурниерс. Но точно не знаю.

— А какого мнения Карлис был о полковнике Путнисе?

— Он говорил, что Путнис не самый худший вариант.

— Что он имел в виду?

— Он соблюдает закон. Не берет взятки у всех подряд.

— Но все-таки берет?

— Взятки берут все.

— А Карлис?

— Никогда. Он был не таким, как все.

Валландер заметил, что она разволновалась, и решил, что с оставшимися у него вопросами можно подождать.

— Байба, — произнес он, в первый раз назвав ее по имени. — Я хочу, чтобы ты подумала над всем тем, что рассказала мне сегодня вечером. Может быть, послезавтра я опять стану задавать тебе те же вопросы.

— Хорошо, — отозвалась она. — Я только и делаю, что думаю.

На какое-то мгновение ему показалось, что она вот-вот расплачется.

Но она снова взяла себя в руки и встала, одернув висевшую на стене портьеру. За портьерой оказалась дверь, которую она открыла.