Фатальный абонент - Гера Фотич Страница 43

Ближе к вечеру пришёл Мона с дочкой, принёс фрукты. Долго разговаривал с Аяш. Его дочка была всё в той же красной футболке и марлевой юбчонке. Она уже не дичилась. Сев рядом с Михаилом, гладила ему живот, лепетала что-то на своём языке. Хихикала. Лепила ладошками невидимые лепешки и раскладывала их по всей груди великана. Заставляла жестами есть. Михаил не отказывался, брал из детской ладошки пищу, клал себе в рот. Улыбался, причмокивал, показывая, как было вкусно. Неожиданно вспомнил рассказ Дианы о погибшей сестрёнке. Подумалось о сходстве. Война. Стоило ли развиваться цивилизации, радоваться прогрессу, если всё это ведёт к уничтожению? Не лучше было бы остаться такими, как эти люди — наивные, дикие, но полные доброты и дружелюбия…

На ночь, не раздеваясь, Аяш забралась в один из гамаков. Михаил остался на циновке.

До утра в деревне звучали флейты, напоминали курлыканье журавлей. Одни с чистой тонкой мелодичностью возносили, тянули душу вверх к яркой луне, звездам. Другие сиплые, словно простуженные, опускали на землю — в дожди, шелест листвы, журчание реки. Их сопровождал ежесекундный сыпучий ритм погремушек. Иногда он начинал учащаться, а потом, вдруг, замирал, и тогда мелодия словно освобождалась. Заполняла всё вокруг. Начинала учащенно менять тональности кружить повторениями и всплесками. Опутывать землю, небо, реку. Приближать. Затягивать в таинство дикой Амазонии. Наполняла сердце лиричностью и фантазиями.

Но вскоре возобновившийся ритм погремушек словно накидывал лассо. Мелодия выравнивалась и послушно следовала за однотонным шуршанием, словно привязанная за верёвку норовистая коза.

Михаил долго не мог уснуть, думал о Лили — маленькой несгибаемой девочке на другом берегу океана. Как она справляется? Работать у негодяя на побегушках. Ведь ему ничего не стоит сделать ей гадость или просто подставить.

Думал о Диане. Где она сейчас? В гостинице? Или готовится в новый рейс? А может, Ганс её тоже уволил из-за конфликта. Или оставил — сделал своей любовницей. В отместку за причиненные неприятности. А может, они и раньше сожительствовали, пока не появился он — Мигель? Думает ли она о нём? Вспоминает ту ночь в Рио-де-Жанейро после карнавала? Когда он впервые увидел её затуманенный взгляд и решил, что это любовь. Такого никогда не случалось. Всего один взгляд, проникший внутрь до самого сердца.

Почему в голову приходили мысли только о женщинах — не понимал. Было в них что-то единое, ощущение истока, чего-то первозданного, что тянуло назад в Россию. Совершить то, что не успел? Быть может, потому что за свои сорок пять лет так и не сумел создать ни семьи, ни дома, ни дерева посадить. На службе — не мог себе позволить обречь кого-то на постоянные переживания. А когда бизнесом стал заниматься — тогда некогда было думать. Наслаждался. Считал, что это награда за перенесённые ранее тяготы. Вот и получи теперь — докатился. Ночуешь в сарае на сваях, лежишь на циновке, зовут Буддой, а будущее предсказывает шаман…

Он посмотрел на гамак, куда забралась Аяш. Края одеяла накрыли её, как лепестки огромного цветка. Завернули, словно куколку, до утра. С рассветом она вновь превратится в очаровательную бабочку. Лунный зайчик, проникающий через неплотно опущенную ткань окна, освещал низ гамака. Где едва угадывались неровности материи: ободок шортиков, выпуклость поджатого локотка и уголок пятки почти у самых веревок.

Позавидовал, что не может так же повиснуть в коконе между полом и потолком. Чуть покачиваясь, баюкать себя, теша воспоминаниями и надеждами. Подумал, что ещё не сшили такой гамак, который бы выдержал его вес. С этим сожалением закрыл глаза. На улице продолжали звучать флейты.

С рассветом в жилище вошел шаман. Он снова был в черных резиновых сапогах и без красного пояса. В одной руке палка, раздвоенная на конце. В другой — ножовка. Он положил палку рядом с Михаилом и, смерив его взглядом, сделал на коре отметину. Затем вышел на крыльцо и отпилил часть. Вернувшись, протянул рогатину Михаилу и что-то сказал.

— Он хочет, чтобы ты посмотрел праздник, — сообщила Аяш. Она уже открыла окна, и помещение заливало солнце. — Это тебе для опоры. Иди осторожно в Мужской дом.

— А ты?

— Женщинам ещё рано. Надо приготовиться.

— Где можно умыться?

— Выйди. Там всё увидишь.

Михаил подхватил костыль и осторожно поднялся, засунув его подмышку. Вышел на веранду. Увидел мужчин в шортах. Некоторые уже в нарядах из травы и перьев. Все шли к большому навесу, примыкающему к сараю, где проводилось очищение уашкой. Там стояли лавки, и было видно, что почти все они заняты. Снова звучала музыка. Но совсем не такая, как ночью. Главную роль в ней играли барабаны, которые задавали ритм. Подходя к навесу, индейцы уже начинали пританцовывать. Кое-кто отплясывал внутри. У всех были перетянуты лодыжки и бицепсы. У одних — цветными лентами, у других — тонкими лианами или полосками, вырезанными из растений.

Шаман подождал, пока Михаил приведет себя в порядок, и повел его к собратьям. Казалось, на них никто не обращает внимания. Все были заняты. Мужчины готовили краску, наносили её на лица и тела, облачались в костюмы: голову украшали убором из перьев, под браслеты вставляли ветки с зелёными листочками, на ноги надевали погремушки из скорлупы орехов или металлические бубенчики. Вокруг пояса — тростниковая юбка.

Кто был готов — выскакивали перед навесом и начинали что есть мочи дрыгать телом. Словно испытывали своё одеяние на прочность — не слетит ли в самый ответственный момент?

Посреди площадки поставили кресло, укрытое красным бархатом, в котором ранее восседал шаман. Теперь в него посадили Михаила. С него сняли футболку, а на плечи водрузили красную накидку. После чего праздник начался. Женщины принесли в Мужской дом доску с лепёшками и кастрюлю с каким-то отваром. После чего тоже присоединились к танцу.

Все образовали круг, в центре которого находилось кресло с Михаилом. Точно водили хоровод под барабаны и ритмический шорох погремушек. Первым в круге стал танцевать шаман. Он снова был в белом одеянии с красным поясом и босиком. Покружившись и что-то спев, наклонился к Михаилу и приоткрыл накинутую материю, оголив живот. Прижал свою ладонь и заголосил, что есть мочи. Поднимая руки к небу и снова касаясь живота. Выкрикивал наречённое имя Будда.

Михаилу стало не по себе. Походило на жертвоприношение. Он покрутил головой, стараясь увидеть Аяш. Она-то цивилизованный человек — не должна допустить расправы! Но шаман уже удалился, продолжая приплясывать.

Его примеру последовали мужчины. Но уже не кричали. Танцуя, приближались, протягивали руку и касались живота, который через некоторое время покрылся красно-рыже-черными отпечатками пальцев и ладоней.

Постепенно участников становится всё больше, приходила молодёжь, дети. Танцующие уже, как бы невзначай, касались его плеч, рук, коленей. Кому что нравилось. Нужно было терпеть.

Не прерывая всеобщего веселья, мужчины периодически заходили в свой дом, перекусывали и пили. По виду напиток напоминал клейстер.