Полночь в Часовом тупике - Клод Изнер Страница 43

Антуанетта еще не освободилась от своих обязательств на первом этаже, где она пыталась удовлетворить все капризы и прихоти депрессивной мещанки, муж которой двадцать четыре часа в сутки пропадал в недрах какого-то министерства. Жаль, эротическая прелюдия его миновала. Он вытянулся на кровати прямо в ботинках — слишком устал и закрыл глаза. Репетиция, сопровождающаяся бурными страстями, совсем его вымотала. Режиссер орал как резаный, автор дико извинялся, костюмерша рыдала, актеры допускали ляп за ляпом, хотя директор уже предупредил их, что отменит премьеру. Выйдя из театра «Жимназ», Рафаэль вдруг затаил дыхание: ему показалось, что в переулке мелькнул силуэт Шарлины Понти. Он устремился за обворожительной кокеткой, словно две полученные пощечины его нисколько не смутили. Похоже, он совсем потерял рассудок.

Узкая улочка, на которой теснились мансарды, сворачивала налево к общественным уборным. Именно там, как хищный паук, таилась хиромантка. Она обрушилась на него, он только и успел слабо вскрикнуть. Хоть и стара, и сгорблена была мамаша Фаталитас, она редко упускала свою добычу.

— Три су, блондинчик, и я тебе все расскажу о твоем будущем. Ох, какая славная ручонка! Ох, я помню одно только хорошее, но лучше я и не видала, ну давай, расслабься, я тебя не изнасилую, стара я уже для этих утех. Давай-ка посмотрим.

Она вцепилась в левую руку Рафаэля.

— Ох. Странная у тебя линия счастья, редко такая встречается. Перерезана ровно пополам. Видишь здесь этот крест? Тебя преследуют неприятности, мой цыпленок. Комедия, трагедия. Будь поосторожнее.

— Да идите к черту уже, старая ведьма! — воскликнул он, освобождаясь от нее.

Он побежал в сторону дома, отодвинул щеколду, влетел в коридор.

— А где мои три су? — проревела мамаша Фаталитас, долбясь в дверь.

— Получишь на исходе греческих календ, старая Пифия [51]!

Вконец истерзанный, он закинул две картофелины — свой скромный ужин — в кастрюлю с водой. Успокоил себя сигариллой, которую выкурил в проеме двери. Нужно было прийти в себя, переодеться и вернуться в театр. Вечер обещал быть долгим, дел было невпроворот.

Перед тем как лечь спать, Пелажи Фулон поручила Колетт Роман составить список закупок, которые нужно было заказать поставщикам.

— И не забудьте потушить свет, когда будете уходить, газ нынче дорог!

Колетт обожала оставаться в магазине одна. Это напоминало ей детство, старый родительский дом, ангар в глубине сада, возле которого журчал ручей, а мать стирала в нем белье на всю семью. Мыльная пена плыла по воде сероватыми хлопьями. Колетт считала, что они похожи на взбитый яичный мусс. Она придумывала разные истории, воображала себя продавщицей волшебных пирожных, которые помогали в жизни тем, кто был добр к детям бедняков и не жалел для них игрушек. В этот период она мечтала не о кукле, а о деревянном обруче, обтянутом кожей, с бубенчиками по окружности. «Сколько можно ворон ловить? Иди-ка помоги мне развесить простыни!» — ругалась мать. Она бежала ей на помощь и утыкалась лицом в пахнувшее свежестью белье.

Она заметила большой флакон одеколона, понюхала, капнула немного на указательный палец и смочила виски, потом прошлась вдоль полок с проверкой. Хорошо разобрали банки с овощами, она занесла их в список: зеленый горошек, кислая капуста, спаржа, стручковая фасоль. Пять пакетов сахара, соль, какао, тапиока, детское питание, кофе, мед. Банки с клубничным вареньем также пользовались спросом, как и бутылки с фруктовым сиропом. Еще нужно пополнить запасы картошки, морковки и капусты. И еще этот напиток, который ввели в моду англичане, — чай. Только ни в коем случае не покупать сухие листики марки «Ганпаудер», они добавляют туда экскременты тутового шелкопряда!

Она недавно прочла в журнале высказывание Альфонса Карра [52]: «Бакалейщик, который травит клиентов, отделается штрафом, а клиент, который отравит бакалейщика, непременно попадет на гильотину».

Она услышала, как в дверь кто-то поскребся. Тень ангела-хранителя возникла на пороге.

— Входите, только тихо.

Луи Барнав скользнул в магазин. Плащ не спас его от холода, он весь заледенел и держался поближе к печке, к ее живительному огню. Колетт ушла в кладовку, а когда вернулась, сунула ему полотняный мешок.

— Вот ты умница-красавица! Я на голяках, похмелили меня в кредит, но я умираю с голоду.

— Ну, вы могли приберечь ваши денежки на то, чтобы поесть, вместо того, чтобы их пропивать.

— Даже если бы я этого хотел, ничего бы не вышло. Эта дурная привычка пристала ко мне с тех пор, как мои любимые девочки погибли. Хорошо, что не у вас они купили эту проклятую жратву, иначе я бы здесь все разнес! Ох, в желудке только и плещется белое вино, аж кровь свертывается, так хочется пожрать.

— Не орите так! Наверху спит моя хозяйка. Я принесла вам ветчины, две копченые селедки и кусок камамбера.

— От селедок всегда такая жажда!

— Берите, что дают, у мамаши Фулон каждый грамм на учете.

— Ничего, через недельку придется подвести финальную черту в ее приходно-расходной книге, каюк всему настанет. И жизни, и кассовому аппарату! Ну при этом, будь я набобом [53], отпраздновал бы конец света бутылкой шампанского!

— Хватит глупости болтать. Всё, идите уже. Подождите, прежде чем выходить на бульвар, она иногда шпионит в окошко, как-то раз я видела, как она вылила ночную вазу на головы пацанят, играющих в чехарду.

— Вот старая коза… Ух, неудобно в этом признаться, но мне кажется, что я подхватил зверушек, — пробормотал он, почесывая бороду. — У тебя нет какого-нибудь средства, чтобы их вывести?

— О господи, блохи! — взвизгнула она. — Этого еще не хватало! По поводу этих тварей нужно идти к аптекарю. Здесь есть только бычий шампунь «Бобеф», на всякий случай помойте им голову, это средство от насекомых. И не подходите ко мне близко!

Луи Барнав удалился, нагруженный, как мул. Колетт выждала несколько минут, затем закрыла ставни в магазине и исчезла в направлении бульвара Клиши. Внезапно она сделала шаг в сторону. Спрятавшись под тентом мясной лавки, она проводила взглядом Луи Барнава. Улыбка тронула ее губы: она знала, где у него заначка, куда он прячет алкоголь.

Тот, не подозревая, что за ним наблюдают, достал бутылку и отпил большой глоток.

«Свезло мне, что я нашел местечко, где утолить жажду, а то от ее копченых селедок горло живо пересохнет. Там, где я заныкал мои баклажки, ни одна собака их не раскопает».

И он двинулся дальше, напевая «Равашоллу» на мотив «Карманьолы».