Исчезающие в темноте - Наталья Тимошенко Страница 41

— А ты сможешь? — Рита кивнула на его трость.

— Не надо делать из меня совсем уж инвалида. Я прекрасно могу погулять с девушкой пятнадцать минут.

Рита снова улыбнулась и огляделась по сторонам, словно выбирая, в какую бы сторону пойти.

— Тогда давай.

Марк галантно предложил ей локоть и повел за дом, где находился небольшой сквер. Окна его квартиры как раз выходили на него, но за все двенадцать лет, что жил здесь, он ни разу там не гулял. Ходил куда угодно, порой ездил за красивыми пейзажами далеко за город, но в сквере почему-то не гулял.

— Марк, а почему твоего брата и его жену так раздражает, когда ты называешь ее Белль? — спросила Рита, когда они уже дошли до темных деревьев, подсвеченных изнутри запутавшимися в кронах фонарями. — И почему, собственно, ты ее так называешь?

Марк усмехнулся, ответив не сразу. В любой другой день он вообще не ответил бы, но то ли необычно приятная обстановка, то ли два бокала вина подействовали на него странным образом и развязали язык.

— Я ее так называю, потому что когда-то считал самой красивой женщиной в мире. Франц и она сама бесятся именно поэтому. — Видя непонимающий Ритин взгляд, он добавил: — Помнишь, я как-то говорил тебе, что на момент аварии у меня была девушка, которая в итоге со мной не осталась?

— Это была Белль? — Рита подняла голову и посмотрела на него, хотя до этого предпочитала разглядывать исключительно дорожку перед собой.

Марк кивнул.

— И что, она после этого вышла замуж за твоего брата?

— Нет, почему же? Она вышла за него замуж до этого.

Марк даже не думал, что получит такое удовольствие, наблюдая за ее реакцией, за тем, как постепенно она начинает понимать смысл его слов. Это походило на ковыряние больного зуба, когда от каждого прикосновения он болит все сильнее, но прекратить трогать его языком невозможно. Марк ждал от нее и каких-то слов, но она молчала.

— Так что, можно сказать, я был любовником жены собственного брата, — продолжил он, не желая закрывать тему, раз уж впервые за столько лет он заговорил об этом. — Стыдно ли мне за это? Ни капли. Жалею ли я? Едва ли. Мне жаль, что она меня бросила, это да. Но о том, что было, я точно не жалею. Она была моей музой, моим вдохновением. Все самое лучшее я написал в те годы, что мы были вместе. Все мои картины, выставка — все было ради нее. И это именно о ней я говорил, когда упоминал банкетный зал Музея классического искусства. Франц прийти не соизволил.

— И поэтому ты бросил живопись после аварии? — спросила Рита. Она снова смотрела на дорожку, избегая встречаться с ним взглядом. Жалеет его? Зря. Впрочем, чего еще от нее ожидать? Правильная сочувствующая Маргарита.

Марк почему-то испытал глухое раздражение.

— Я больше не видел в этом смысла.

— А Алекс? Ему ведь семь. Он чей сын?

— Не мой.

— Ты уверен?

— Да. Ни я, ни Белль, ни Франц не хотим, чтобы он был моим.

— Позиция страусов.

— Со стороны, конечно, виднее.

Рита внезапно остановилась и отняла руку, засунув обе в карманы накинутого поверх платья Белль свитера.

— Все это очень глупо, Марк.

— Что именно? — Он вопросительно приподнял брови, тоже остановившись и посмотрев на нее.

— То, что ты творишь со своей жизнью.

— И что же, по-твоему, я с ней творю? — Разговор окончательно перестал приносить удовольствие, но остановиться Марк уже не мог.

— Методично ее портишь. И себе, и всем окружающим. Променял профессию художника на сомнительные занятия магией, не занимаешься своей ногой, постоянно напоминаешь брату и его жене о том, что было. Зачем? Чтобы всем вокруг было плохо, потому что плохо тебе? Белль тебя не бросала, она никогда твоей не была. Она исправила свою ошибку, муж ее простил, а ты всячески им обоим об этом напоминаешь. Хочешь, чтобы она к тебе вернулась? Нет. Ты хочешь, чтобы ей было плохо. И ему тоже. Не общаться с тобой они не могут, потому что ты их семья. Но тебе и этого мало. Ты наказываешь и родителей тоже. У них был сын — талантливый художник, а теперь сомнительный медиум-инвалид. Пусть им будет плохо. Хотя хуже всего ты делаешь себе. А мог бы просто напрячься и стать прежним Марком.

— Прежнего Марка нет, — перебил он, едва сдерживая ярость. — Он погиб восемь лет назад. Там, в той машине. Ты вернула уже другого.

— Нет, — Рита покачала головой, глядя на него не то с упрямством, не то с жалостью, и он не знал, что бесило его больше. — Нет, он не погиб. Он все еще здесь. Просто таким образом справляется со своей обидой.

— Ты его придумала, — снова перебил он. — Придумала себе образ и влюбилась в него. А теперь жалко с ним расставаться, да?

Рита сделала шаг назад, теперь уже точно глядя на него с испугом. Значит, попал в цель. Влюбилась, дурочка, как он и думал.

Марк рассмеялся.

— Ну уж прости, что не оправдал ожиданий. Мерзкую свинью, которая хамит близким, разговаривает с призраками и никогда не сможет нормально ходить, никто не любит. И тебе не нужно.

Он вдруг почувствовал смертельную усталость. Хотелось лечь прямо здесь, уснуть и больше никогда не просыпаться. Как раз в этот момент в кармане коротко пиликнул телефон, возвещая, что приехало такси.

— Езжай домой, Рита, — устало сказал он. — И забудь обо мне. Никто не причинит тебе вреда, я солгал, чтобы ты мне помогла. Как и в прошлый раз. Я вовсе не тот, в кого нужно влюбляться. Особенно таким, как ты.

Он развернулся и с максимально возможной скоростью направился к дому. Нужно было побыстрее оказаться в своей квартире, закрыться на все замки и вытащить из шкафа бутылку виски. Марк точно помнил, что она там есть.

Слова Риты задели его. Наверное, потому что она сказала правду. Он действительно сознательно причинял всем этим людям боль, надеясь заглушить ею свою обиду за то, как все сложилось. Разрушенные планы на жизнь, преданную любовь. Можно было побороться и за то, и за другое, но он выбрал путь легче. Можно было продолжать писать картины, ведь первое время его помнили, его судьбой интересовались. Можно было стать одним из тех героев, кто вернулся к полноценной жизни после страшной аварии, о которых так любят писать газеты. Можно было ходить на физиопроцедуры, массажи, тренироваться, ездить в санатории, как советовали врачи, и, возможно, к этому времени уже ходить без трости. Можно было даже любовь новую найти. Пусть не с Белль, Белль выбрала не его, придя к нему в больницу и сказав, что беременна и между ними все кончено. Но ведь вокруг так много хороших девушек.

Можно было очень многое. Он никогда не пасовал перед трудностями, в каком-то роде наслаждаясь их преодолением, но, проснувшись на больничной койке и осознав, что остался один и уже никогда ничего не будет так, как прежде, он сдался. И теперь уже поздно что-то менять.