Сестра моя – смерть - Надежда и Николай Зорины Страница 41

– Сделаем.

– Если она погибла, то позавчера. Наверное, через ментов будет проще.

– Разберусь. Подожди пару минут.

Вениамин ушел в комнату, Андрей сделал себе еще кофе.

Если Любовь Иконина – та самая девушка, которая бесчинствовала в квартире Алены, то что она от нее хотела? И как о ней узнала? Получается, папочка-иностранец связался сначала с ней? Зачем? Он искал своего родного ребенка, и ему объяснили, что вышла подмена и дочь Зои Икониной – вовсе не его дочь. Для чего тогда встречаться с Любой?

Размышления его были прерваны радостным возгласом Вениамина:

– Мертва! Еще как мертва! – Он вбежал в кухню, потрясая новой распечаткой. – Самоубийство. Я по ментам пробил. Повесилась в собственном доме. Обнаружила мать, Зоя Иконина.

– Повесилась в собственном доме? – Андрей присвистнул. – Ты ничего не путаешь?

– Сам читай, вот милицейская сводка. И не свисти в моей квартире, денег не будет.

– У тебя их и так никогда нет.

– Бедность не порок. А с вас, господин детектив, пятьдесят баксов.

Андрей вытащил деньги, расплатился с Вениамином, взял у него распечатку, прочитал: ну да, все правильно, в собственном доме (там почему-то так и было написано – «в собственном»). Как же тогда понимать Аленину историю, которую пересказала ему Александра? Сбежавший труп действительно имел место быть, да к тому же переповесился в собственном доме? Абсурд какой-то! Совершенно необъяснимая ситуация.

Андрей попрощался с Вениамином и поехал домой, к Насте. С Икониными он начнет разбираться завтра, с самого утра, а на сегодня с него хватит. Ну да, съездит на эту Февральскую, поговорит с Зоей Федоровной, и ситуация прояснится. Если Люба узнала об Алене, не исключено, что и мать ее была в курсе.

Но планам его не суждено было исполниться. Только Андрей вошел в квартиру, позвонила Александра. Она была расстроена, напугана и вообще взвинченна до предела. Трагическим шепотом (наверное, чтобы не слышали домашние) поведала, что завтра Алена собирается на какую-то подозрительную встречу, видимо, решила предпринять собственное расследование, что допустить этого ни в коем случае нельзя, а запретить невозможно, и потому Андрей с самого утра должен заступить на свой пост у подъезда Озерской, проследить, с кем она станет встречаться, и прийти на помощь.

* * *

Он был готов к любому повороту событий, к любым неожиданностям. Если бы в Алену при выходе из подъезда начали стрелять или такси, в которое она села, разлетелось вдребезги от взрыва, Андрей нисколько бы не удивился. Но того, что они окажутся на улице Февральской в доме номер тридцать семь и угодят прямиком на похороны, предположить не мог. Сначала он очень разозлился и на Александру за ее дурацкую конспирацию, и на Алену, которая явно водила Александру за нос, и на себя, за то, что ввязался в это нечистоплотное дело. Озерская, думал Андрей, прекрасно знает, что делает, никакая опасность ей не угрожает, Александру просто использовала в каких-то преступных целях. О Любе ей все известно, и вполне возможно, что к ее гибели она приложила руку. Довела до самоубийства, а теперь приехала посмотреть на результат. Но потом понял, что на ее счет очень ошибался: Алену заманивают в какую-то страшную ловушку. Но понял он это, когда было уже поздно, когда ни вмешаться, ни изменить что-либо было невозможно.

Все вышло из-за оскорбленных амбиций: не хотел он быть ничьим охранником, тем более Алениным, тем более тайным охранником. С самого утра, как и обещал Александре, Андрей караулил Алену у подъезда.

Караулил и злился и нисколько не верил, что делает нечто действительно необходимое: его дело расследовать, а не охранять. А когда поехал вслед за Алениным такси и оказался на Февральской, злость достигла апогея. Если бы он так не злился, мог бы заметить, что странности начались с самых первых шагов: слишком долго такси не двигалось с места, слишком долго потом блуждало в переулках – не была здесь раньше Алена. И лицо у нее, когда она вышла из машины, было удивленное и вместе с тем какое-то потерянное – случайно она сюда попала и не понимала до конца, куда именно попала. На пеньке у забора сидел мужчина и горько плакал, прикрыв лицо руками. Алена открыла калитку, вошла во двор. Мужчина тут же бросил плакать, поднялся и через щель забора стал наблюдать. За кем? Ясное дело, за Аленой. Значит, не плакал он вовсе, а просто прикрыл лицо, чтобы его не увидела Озерская. Вот тут-то у Андрея и закрались первые тревожные мысли. Мужчину он сфотографировал, достав из бардачка цифровик. Но расстояние было довольно большое, и вышло плохо – лицо нечеткое, узнать трудно, тем более что мужчина стоял повернувшись к нему боком. Андрей хотел подъехать ближе, но тут вдруг откуда-то вынырнула женщина в черном платке и бросилась к его машине.

– Фотограф? – надрывно-визгливым голосом прокричала она. – Похороны приехали снимать? Так этого не надо. Кто вас пригласил?

– Я не фотограф, я… – Андрей задумался, как бы ему объяснить свое присутствие и вместе с тем сохранить инкогнито.

– Значит, с фабрики? Вы Любушкин начальник?

– Вот-вот. – Она сама за него нашла объяснение.

– Что же в дом не заходите, раз проститься с Любой приехали? Или страшно? Это я понимаю, мне самой жутко, так жутко, сердце надорвалось. И жутко, и жалко. Как Зоя переживет, не представляю. А что уже пришлось ей пережить! Она ведь ее и нашла. Это ночью случилось. Вышла в сени, а там – боже мой! Любушка в сенях повесилась. Как она, Зоя-то, закричит, завоет! Вся улица проснулась. Конечно, матери такое горе не по силам – единственного ребенка потерять. Одна ведь она у нее была. Зоя ее без мужа вырастила, на ноги подняла. И кто мог ожидать, что Любушка такое над собой сделает? Молодая, живи да живи. Это на фабрике вашей ее заклевали. – Женщина посмотрела на него с укором, покачала головой. – Что же вы, начальник, не вмешались? Обижали Любу, все обижали. Глухая, калека, вся больная насквозь. Вот и не выдержала. Я и то Зое сколько раз говорила: забери ты ее с этой фабрики, не может она в коллективе, пусть надомницей устроится. Не послушала.

– Вы думаете, Люба из-за этого? Из-за того, что ее обижали?

– А из-за чего?

– Мало ли?

– Ничего не мало ли! Издевались над ней сильно, сколько раз в слезах с работы прибегала. У нее даже парня не было. И подружек не было.

– Вы это точно знаете?

– Я ж самая ближняя соседка, с рождения Любушку знаю. Жалко как ее, не могу! – Женщина всхлипнула. – И жалко, и жутко.

Распахнулась калитка. По очереди стали выходить музыканты, за ними потянулся другой народ. Автобус с траурной лентой быстро стал заполняться.

– Пойду я, сейчас выносить будут. А вы так и не зайдете в дом, на кладбище проститесь?

– Да, на кладбище.

– Ну смотрите. Своим ходом поедете, на машине?

– На машине.

Женщина кивнула Андрею и медленно побрела к автобусу. У него остался неприятный осадок от разговора. Зачем эта женщина подходила? Может быть, она не так проста, как хотела показаться, и совсем не соседка Икониных? Мужчины, который сидел на пеньке в горестной позе, а потом наблюдал за Озерской, нигде не видно. Может, он послал женщину, чтобы отвлечь внимание?