Золотой выстрел - Фридрих Незнанский Страница 40

– Есть способы гораздо проще… – бросил Монахов и посмотрел на Тютюнника. – Позвольте заметить, Родион Алексеевич, что лично мне… да вот, полагаю, и Юрию Львовичу тоже… да, пожалуй, и всему нашему делу – как общему, так и частному – перемены в городе не нужны. Нам власть необходима. А все эти псевдодемократические разборки – это пусть они у себя на партийных съездах устраивают… Я вот другими сведениями владею. Если желаете…

– Из того же источника? – Алексеев с улыбкой кивнул в сторону, куда укатили телевизор. Его несколько озадачила и удивила гладкая речь «пахана».

Монахов поиграл бровями, дескать, что на это ответить, но так ничего и не сказал.

– И о чем речь? – напомнил Тютюнник.

– Речь, если желаете, скорее, не о чем, а о ком. О человеке, который у вас, гости дорогие, меньше всего вызовет опасений, а на деле является самой главной угрозой. А зовут эту вполне реальную угрозу Валентиной Сергеевной Зинченко.

– Погоди, Савел, это ты про вице-премьера, что ли? – нахмурился Тютюнник.

– Про нее, сердешную…

– И что?

– А то, говорят, что сам президент ее сюда направляет как бы своим представителем, доверенным лицом – одним словом, как в анекдоте: «Вот тебе, Адам, баба, зовут Евой, выбирай жену!» А еще есть у меня сведения, что покойный Каждан гонял в Первопрестольную не по своим финансовым делам, а для того, чтобы от имени питерцев, стало быть, договориться о едином кандидате на твой, Родион Алексеич, извини за простоту, стул. А вот этим единым кандидатом по решению президента, питерца нашего бывшего, и станет баба, которую собираются выдать замуж за наш Питер. Теперь понятно, про кого речь? Не знаю только вот, успел тот Каждан договориться или нет. Но это уж теперь и не мои проблемы.

– Проблемы, Савел, как я понимаю, остаются общими, – назидательно заметил Тютюнник, странным образом ставший абсолютно трезвым. Хотя, не отказывая себе, активно продолжал прикладываться к любимому своему «абсолюту-куранту».

– Так ведь… – усмехнулся хитро Монахов, – обсуждать-то их не по моей части. Мы только что и могём – действовать. В чем я тебе, Юрий Львович, душа сердешная, никогда не отказывал. Да вы угощайтесь, угощайтесь, гостюшки дорогие, может, еще чего подать прикажете? У нас здесь по-простому. Ешь-пей-гуляй, только дело свое не забывай.

– Спасибо, – серьезно ответил Алексеев, – в охотку закусил. Все у вас вкусно… А чего вы про Саблина-то Толю?… Как подумаю, опять эта гонка, опять потоки лжи и грязи! Уж в чем, в чем, а в этом-то поднаторели… Ах, не хочется! – Алексеев горько и безнадежно вздохнул.

– А я и говорю, – скучным голосом заметил Монахов, – зачем это все? К тому же он сердчишком слаб. Опять же, как ты, Родион Алексеич, заметил, потоки… Волнения, значит. Всяко может случиться. Все под Богом ходим. Ему и принадлежим со всеми грехами своими…

– Так ведь Бог – он пока еще примет решение! – хмыкнул Тютюнник.

– Бог-то он Бог, да сам не будь плох. Слыхал, поди, такую присказку? А про что она? Вот то-то… Тут, правда, еще одна непредвиденная ситуация возникла. Не знаю, как отнесетесь…

– Неприятная? – поднял брови Тютюнник.

– Как поглядеть. Слыхал я, из Москвы следака прислали, это по Варавве тому. Надо понимать, местным кадрам вроде бы как уже и доверия нету? Не справляются сами?

– Так решения принимались в Генеральной прокуратуре, a сам генеральный постоянно глядит в рот президенту и ждет, чего тот скажет. – Алексеев не хотел бы рассуждать дальше на эту тему, но уже сказанное требовало продолжения, которого от него ждали собеседники. Это ведь тоже – своего рода тест на прочность губернаторской позиции: как он отреагирует на присылку варяга. – Я думаю, ничего страшного или оскорбительного для нас тут нет. Пусть роет.

– С одной стороны так, – кивнул Монахов. – А с другой – вроде как недоверие. Новая-то метла в угро, поди, еще и не освоилась, а тут нате вам!

– Не надо, Савелий Иванович, – поморщился Алексеев, – казаться большим католиком, чем папа римский. Или у вас тут имеется свой личный интерес?

Он заметил, как Монахов искоса глянул на Тютюнника и отвернулся, неопределенно пожав плечами. Мол, нужно мне это все как зайцу стоп-сигнал. Не ответил на вопрос. Но Алексеев понял несказанное. Ну еще бы, стал бы «пахан» поднимать вопрос о следователе из Москвы, если бы сам не имел к делу отношения! Фигуры и Вараввы, и Каждана не были интересны Родиону Алексеевичу. поскольку серьезной опасности для него не представляли. Но раз их убрали, причем обоих и довольно дружно, – значит, кому-то они крепко наступили на мозоль. С другой стороны, концерн «Северо-Запад» – серьезный конкурент на рынке. А раз так, то и заказчика надо искать в верхних сферах, возможно что и в Москве. Оттого, поди, и Генпрокуратура так оживилась. Но сказал он другое:

– Я вспомнил, по молодости дело было… Работал в одном объединении. Много туда молодежи пришло, толковые ребята. А вот с шефом не повезло. Такая сволочь оказался! Дышать не давал. Думали, соображали, чего делать. Жаловаться? Так он у начальства в большой чести. Коллективную телегу накатать? А в ту пору за организацию «коллективки» органы могли так жопу надрать, что, как ты говоришь, Юрий Львович, мало не покажется. Короче, придумали. Молодые же, повторяю, все были. Уговорили одну девку – вот такая была оторва! – Алексеев показал большой палец. – Сказали, что ее физиономия нигде фигурировать не будет. Согласилась. Прошла неделька-другая, она и говорит: «Готов, созрел полностью». Ну, поработали мы в отсутствие шефа в его кабинете, народ-то хоть и молодой, но опытный, с тонкой прибористикой дела имели. А тут и она, красотка наша. Завалила она нашего сукиного сына на его же письменный стол и так ловко отодрала, что наша кинокамера на его выпученных глазах сосредоточилась. Ну и на ее ляжках. Словом, вышло все в самом лучшем виде. – Алексеев заулыбался, отдавшись приятным воспоминаниям.

– Ну и что дальше? – плыл в улыбке и Тютюнник. – Шантаж?

– Да какой, к черту, шантаж? Просто показали ему пару фоток, наиболее выразительных, и сказали: решай сам. И он, понимая, что от нас снисхождения не дождется, сам подал заявление. Такой вот был случай. А еще говорят бывалые охотники, что если у щенка над ухом неожиданно выстрелить, он на всю жизнь в душе испуг затаит и никаким уже охотничьим псом не вырастет. К чему. А к тому, что способы бывают разные… На кого что действует. Кто бабы своей боится, а кто начальственного гнева. Кому достаточно над ухом пальнуть, а кому и по сусалам разок съездить. А крайности… они, думаю, нам ни к чему. Но это я так. Вы сами взрослые мужики, знаете, чего вам бояться, а на что надо просто шикнуть погромче. Как на пса шелудивого.

Не любил Родион Алексеевич давать прямые советы, люди сами думать должны. А дойдет до них или нет, это уже их забота.

– Согласен с тобой, Родион Алексеевич, – сказал Монахов. – Во всем нужен порядок… Я вот тут тоже прикидывал, как бы это мне половчее, без болтовни лишней, начать помаленьку порядок в нашем порту наводить… Уж больно много там чуждого народу! Ни тебе дисциплины – финансовую имею в виду – ни хороших поступлений в городскую казну. А те крохи, уж извините, они ж курам на смех! Или – проценты. Да разве они такими должны быть? Непорядок.