Кирпич на голову - Марина Серова Страница 4

Трубку брать не хотелось — скорее всего, снова маньяк балуется. С другой стороны, не брать ее — трусость. Я тихонько выругалась и подошла к телефонному аппарату.

— Алло!

Тишина.

— Безобразие! Вы меня не…

— Таня? Прости, не сразу узнал твой голос. Это Роман.

Я почувствовала, как краска заливает лицо. С Ромой Зайдиным я познакомилась во время недавнего расследования. Он был адвокатом Гольдберга и, несмотря на молодость, пользовался его огромным уважением. Мы понравились друг другу с первого взгляда и встречались почти каждый вечер, ужинали в маленьких уютных ресторанчиках, гуляли по улицам — с ним было легко. Я представляла, какой неожиданностью будет через месяц для Ромы мое признание, что я не дочь Гольдберга. Хотя, возможно, он уже обо всем догадался. Пару раз я случайно упоминала, чем занимаюсь в свободное от отдыха время.

— Алло! Таня! Ты меня слышишь?

— Слышу, — тихо выдохнула я, припоминая, как вопила в трубку минуту назад.

— Тебе никто из родственников не звонил?

— Нет.

— Тогда я первый сообщу тебе эту ужасную новость…

Сердце сжалось от дурного предчувствия.

— Что-то с… папой?

— Да. Ты, главное, не волнуйся! Он сильный, он выкарабкается.

— Рома, не тяни, что с ним случилось?

Неужели убийцы добрались до старика Гольдберга?!

— Он в первой клинической больнице, в реанимации кардиологического отделения. Обширный инфаркт миокарда.

— Но он жив?

— Да, хотя состояние очень тяжелое. Постоянно теряет сознание.

— Кто его обнаружил?

— Я. Заехал уточнить кое-какие вопросы, а он не открывает, хотя должен был ждать. Вызвал домоуправа, слесаря, и они открыли дверь. Александр Самуилович лежал ничком на ковре в своем кабинете. Я вызвал «Скорую» и отвез его в больницу.

— Он хотел меня видеть?

— Он двух слов связно сказать не может, но тебе, само собой, надо к нему съездить, проведать.

Крохотная проблемка, микроскопическая: из дома выходить не хочется. Там, вне родных стен, кирпичи на голову падают. Роман истолковал мое молчание по-своему.

— Я знаю, вы с ним не в ладах были, но сейчас не тот случай, чтобы помнить о разногласиях.

— А ты приедешь в больницу? — с надеждой спросила я.

— Я уже там сегодня был. Солнышко, я бы с радостью поддержал тебя в такой тяжелый момент, но дел выше крыши. Давай, как договаривались, я подъеду к тебе часиков в семь. Успеешь вернуться?

Вот так всегда, расстроенно думала я, одеваясь. Когда мужчина нужен, у него находится масса причин для отсутствия. К семи часам от меня может остаться расплющенная кирпичами лепешка. Любопытно, если бы я сказала Роману о покушении на меня, он бы приехал?

Вооружилась я по полной программе, рассовав различные ранящие и калечащие предметы по одежде, обуви и сумке. Попробуй тронь! Слабонервным не советую.

В подъезде и во дворе обошлось без сюрпризов. Прежде чем сесть в машину, я ее тщательно обследовала на наличие взрывчатых веществ. Таковых не нашлось, видно, возможности моих врагов ограничены строительным мусором.

Больница располагалась на окраине города, в окружении роскошного разросшегося парка. На территорию проезжать не разрешалось, поэтому «девятку» пришлось бросить на стоянке возле центрального входа. Солнце клонилось к горизонту, от деревьев падали причудливые тени, и за каждым стволом мне мерещились злодеи. Надо постараться вернуться до того, как стемнеет.

Но этому намерению не суждено было осуществиться. С первой минуты пребывания в больнице на моем пути стали возникать препятствия. Во-первых, приемные часы закончились, и мне стоило большого труда убедить охранников впустить меня внутрь, а затем — с еще большим трудом — избежать обыска. Представляю, как обрадовалась бы охрана, мечтающая захватить какого-нибудь чеченского террориста, обнаружив в моей сумке и в карманах целый арсенал!

Следующим препятствием стали зловредные нянечки, поймавшие меня на отсутствии халата и сменной обуви. Жалобная история об умирающем отце, пожелавшем попрощаться с блудной дочерью, отыскала лазейки в их закаленных сердцах. Мне под честное слово были выданы рваные калоши и дырявый халат пятьдесят шестого размера, скорее бурого, чем белого цвета. Под таким одеянием можно танк спрятать, а не только пистолет или шприц с ядом. Александру Самуиловичу грозит нешуточная опасность, если кто-то соберется ускорить его переход с этого света на тот.

Последнее препятствие — медсестру реанимации кардиологического отделения — с ходу преодолеть не удалось. Я наткнулась на нее почти у самых дверей палаты, где ныне обитал Гольдберг.

— Куда? Куда?! — раз от раза громче закудахтала медсестра, надвигаясь на меня всей своей внушительной массой. Ей бы мой халатик пришелся впору.

Я заученно бормотала сказку про папу и дочку, но она даже вида не сделала, что слушает.

— А ну быстро отсюда!

Пятясь назад, я ловко увернулась от лап бабищи, пытавшихся схватить меня за шкирку.

— Имею право!..

— Ты мне тут повыступай! Пигалица драная!

— Да как вы смеете!

Мы допятились до ординаторской, из которой выглянул дежурный врач, молодой и симпатичный.

— Розочка, что происходит?

С ним договориться будет попроще. Я рухнула на вовремя подставленные руки мужчины и простонала:

— Мне плохо… Сердце колет и голова кружится.

— Давление, наверное, упало.

Меня уложили на диванчик, снабдили стаканом с водой и какой-то таблеткой. Я с дрожью и слезой в голосе поведала, зачем явилась в больницу на ночь глядя. Врач придерживался более либеральных взглядов, чем его подчиненная, маячившая невдалеке и неодобрительно покачивавшая головой.

— Состояние у Гольдберга очень тяжелое, я бы даже сказал, критическое. Он загружен лекарствами и сейчас спит. Но вы правильно сделали, что приехали. Успеете попрощаться.

— Надежды на выздоровление нет?

Врач помялся.

— На моей памяти были случаи, когда пациенты, стоявшие обеими ногами в могиле, выкарабкивались. Все зависит от возраста, желания выжить и судьбы.

— Папа очень любил жизнь!

— Судя по количеству жен и детей, перебывавших сегодня в нашем отделении, — усмехнулся врач, — это действительно так. Если начистоту, я бы дал вашему отцу один шанс из пяти-семи, что он будет жить.

Я искренне обрадовалась: один из пяти — не один из тысячи, поэтому я схватила и затрясла руку доброго эскулапа.