В свободном падении - Анна и Сергей Литвиновы Страница 4

Полковник все годы моей службы в комиссии школил меня, чтоб я принимала решения быстрее. Не рефлексировала (как выражался он). Не тормозила (как про себя добавляла я). Кое-чему за десять лет я, сказать самокритично, обучилась. Вот и сегодня: после того как Петренко сообщил мне чудо-новость, что мой подопечный отправился туда, куда ему ездить совершенно не следовало, я молвила: «Вылетаю туда немедленно. Разъездную «Волгу» подошлите». Мой командир аж крякнул от удовольствия: какая я стала стремительно мыслящая и борзо действующая. А я рассудила просто, в две минуты: ехать все равно придется. Причем не кому-нибудь, а именно мне. И скорей всего, завтра же. А сейчас уляжешься спать – проворочаешься полночи, потом невыспавшейся кулемой придется тащиться в аэропорт по пробкам… Уж лучше я сейчас, затемно, путь в Домодедово проделаю, возьму спокойно билет, а потом прикорну в самолетном кресле, а лучше уж – как на место приеду, в гостинице улягусь. Все равно до сегодняшнего вечера ничего в Энске не произойдет. Просто не успеет произойти.

Беда только, что покуда я у себя дома ждала разгонную машину и собирала сумку, а потом в аэропорту покупала билет, ждала регистрации, посадки и прочее, успела выпить чашки четыре эспрессо. И теперь в кресле белокрылого лайнера мне стало решительно не до сна. Что ж! Силой заставлять себя засыпать не следует. Как говорит великий человек Петренко: «Каждый час, оторванный у сна, должен радостно приветствоваться, потому что он увеличивает время сознательной жизни».

И тогда я достала из своей сумки ридер – приятный такой гаджет с памятью шестнадцать гигов. Он ничем не отличался внешне от своих собратьев, с которых продвинутая публика в столичном метро читает, прости господи, Коэльо. Однако над моим прибором серьезно поколдовали ребята из нашего технического отдела. И теперь он устроен и настроен таким образом, что доступ к его содержимому гарантированно имею я одна – мне даже никакие пароли вводить не надо, и палец прижимать к сканеру – тоже. Датчик, встроенный в видеокамеру, идентифицировал хозяйку самостоятельно, сканируя радужку моего глаза. А экран у гаджета организован так, что, если кто-то заглянет при чтении через плечо, текста он просто не увидит. Словом, английский гриф секретности «For your eyes only (только для ваших глаз)» воплощался в моем устройстве дословно. Да и гриф «по прочтении сжечь» понимался прибором непосредственно: если враг или просто любопытный вдруг попытается залезть к нему в память – тот самоуничтожится, сожжет сам себя к чертовой матери.

Когда я только пришла в комиссию – меня подобные мальчишеские штучки здорово забавляли. Сказывалось воспитание папы-генерала, который растил меня, как парня: в четыре года научил играть в шашки, в девять посадил за руль, а в двенадцать разучил приемы боевого самбо. Кроме того (как выяснилось впоследствии), они же, мои чу́дные родители, завещали мне некоторый переизбыток мужских половых гормонов.

Теперь, после десяти лет службы, причастность к великим тайнам человечества грела меня уже далеко не с прежней силой. К черту любое избранничество – если мне никак не удается нормальную семью построить. И дело не только в дежурствах: четверо суток напролет ежемесячно отдай и не греши. И не спонтанные командировки мешали, типа сегодняшней. Служба в силовой структуре, пусть сколько угодно кабинетная, всякому существу, независимо от пола, прибавляет властности и мощи. Вот и получается: я и сама по себе – далеко не мягкая-пушистая дамочка. Плюс работа делает свой весомый вклад. И получается в итоге: с мужчинами-слабаками мне неинтересно, я их презираю, и слюнки им подтирать мне не нравится. А с сильными… Ну, их еще в наши дни надо поискать. Завязать знакомство труда, правда, не составляет. Мощные духом и телом идут на меня, выпучив глаза, словно лоси во время гона. Но когда мы с подобным уникумом хотя бы на неделю вместе остаемся – такие стычки начинаются, только стук от лбов и рогов стоит.

Вот, к примеру, приходит мой любимый участковый часов в одиннадцать вечера и давай орать, вроде бы в шутку: «Эй, женщина! Твой мужик пришел! Давай, ставь борщ греть!» Сносить покорно даже юморные наезды я не умею, потому и отвечаю в тон – тоже как бы весело: «А ты где шлялся, муженек? Опять с корешами в засаде сидел? То-то от тебя пивом разит!» Когда подобные перепалки, к примеру, раз в неделю случаются – это куда ни шло, освежает. Но участковый мой ведь каждый день что-нибудь новенькое изобретал: то рубашку ему погладить, то пуговицу пришить или бутербродов на работу нарезать. Или еще хлеще: шторы в спальне, видите ли, пыльные. Я, естественно, в ответ злилась, кричала, что домашней кошечкой никогда не стану, и пусть, если ему хочется, шторы сам снимает, стирает и вешает обратно. Иногда наорем друг на друга и миримся – сначала горячий секс, а потом – вместе занимаемся домашними делами. Но часто идем на принцип. Сколько раз я с моим, так сказать, суженым разругивалась вусмерть и расходилась навсегда? Да раз уж десять, не меньше.

Теперь мы снова в разлуке – но если еще неделю назад я кричала: «Да никогда больше!» – то теперь все чаще говорю себе: «А может, мы еще разок попробуем? Может, если я терпимее и нежней к нему стану – Борька тоже не только ужин требовать будет, но и цветы дарить?» Хотя такие идеи все равно в пользу бедных. Как говаривал все тот же великий афорист Петренко, пародируя деда Щукаря: «Нутро человека – оно завсегда, рано или поздно, вылезет». И если мы с капитаном милиции участковым Борей Федосовым – два медведя в одной берлоге, вряд ли он вдруг превратится в ласкового котеночка, а я – в покорную овцу.

Что ж, женское нутро – оно тоже завсегда свое берет. Вот и я – сама собиралась в кресле белокрылого лайнера поработать, но вместо того устремилась мыслями к собственной незадавшейся личной жизни. Одно хорошо: пока погружалась в раздумины, «Боинг» незаметно для меня вырулил на взлетку, разогнался – и вернулась я в материальный мир, только когда убралось шасси, а самолет стал круто набирать высоту. Я еще пару секунд глазела в иллюминатор, а потом все ж таки углубилась в свою «читалку». Первый утренний рейс следовал полупустым, в ряду я сидела совсем одна, так что никто любопытствующий или желающий познакомиться не мог нарушить моего уединения.

Итак, проект «Бирюза» – ответственной за который меня давным-давно, еще восемь лет назад, вскоре после того, как я пришла в комиссию, сделал неугомонный Петренко. Нынче проект пребывал в стадии, что называется, активной заморозки. Мы продолжали вести наблюдение за всеми нашими подопечными – которых оставалось, как на заказ, ровно двенадцать. Всех их мы постарались рассредоточить, физически и ментально, столь далеко друг от друга, насколько возможно. К примеру, один из них по фамилии Кольцов, бывший капитан (а ныне полковник ВВС), проживал с семьей в закрытом городке Озерковске (в прошлом Свердловске-37) на Урале. С ним устроилось проще всего: ему как человеку военному попросту было запрещено в приказном порядке покидать расположение части. Другой, сугубый отшельник, охотничал в уссурийской тайге. Две подопечные, женщины, стали монахинями: одна – в Дивееве, другая – в Кириллове. Равно как и удалившийся на Афон престарелый шулер Константин К***. Все трое пользуются огромным уважением в церковной среде, поелику видения, о коих они порой сообщают своим сестрам и братиям, отличаются исключительной красотой и, главное, прозорливостью.