Тайна Тихого океана - Игорь Чубаха Страница 39

— Откуда вы знаете русский язык? — осторожно спросил генерал, искоса изучая обратившегося: блеклые опухшие губы, под которыми прятались, ясный пень, искусственные зубы с клещеобразным прикусом, круглые, опадающие назад уши…

— О, это было так давно… Сорок четвертый… „Язык врага надо знать“, — так нас учили. Как вы могли догадаться, я немец. Надеюсь, вы не будете выставлять мне счет за прошлое. Ведь ваша страна и так победила.

Только руки и шея позволяли себе какие-то движения; последняя — поднять голову, дать подбородку повернуться направо, откинуть голову. Остальное тело бессильно заполняло инвалидное кресло, словно выброшенная на берег Черного моря медуза. Впрочем, Черное море осталось там, где Родина. Здесь на берег медуз выбрасывают другие, океанские волны.

И даже инвалидные коляски здесь были не такие. Тело старика покоилось в кресле, стилизованном под легковую машину времен Второй мировой. Та же смесь черного лака и блестящего хрома. Те же пухлые колеса с характерными спицами, тот же плавный изгиб линий в крыльях. Если б штандартенфюрер Штирлиц был парализован, он в фильме ездил бы на чем-нибудь подобном.

— Фашист, значит. — Генерал пригубил водку. И с облегчением отметил, что руки перестали дрожать окончательно. — Хотите водки, фашист?

— Спасибо, но мне врачи запрещают пить. Совсем. Только молоко. И минеральную воду. Годы, видите ли, проклятые годы… А вы еще молоды. Я, с вашего позволения, не фашист. Фашизм был в Италии, а у нас — национал-социализм. Если обязательны ярлыки. Но все это быльем поросло. И не ради старых обид между нашими государствами я начал эту беседу.

— А тогда зачем вы начали эту беседу? — Генерал брезгливо посмотрел на бутылку в руке. Бутылка успела нагреться. Теплая водка из горла в жару — что может быть омерзительнее? И сделал следующий глоток. И только после этого глотка на лице девушки, стоящей на страже мирных развлечений инвалида за спиной кресла, мелькнуло нечто похожее на выражение. Выражение неодобрения. Не нравились белокурой сиделке потрепанные мужчины, пьющие водку в жару.

— Я спросил, не хотите ли вы покормить карпов. Это такое наслаждение — наблюдать, как холодная, скользкая рыба поднимается из глубин и доверчиво выворачивает губы навстречу корму. Попробуйте… Посмотрите, разве не символично: у меня — хлеб, у вас — вино, а у пруда — рыба. Совсем как в Библии.

— У вас не хлеб, а булка. А у меня не вино, а водка.

Генерал смотрел, не отреагирует ли как-нибудь на его слова хладнокровная белокурая девица-сторож. Пусть хоть моргнет. Но нет, на ее лице снова воцарилось полное безразличие. Настолько полное, что не нахмурься она две секунды назад, Евахнов вполне мог ее и не заметить. Словно эта явно не местная и явно немка мыслями находится от здешнего парка и пруда далеко-далеко. Словно у нее завтра вступительные экзамены в ВУЗ и она маниакально в голове перетасовывает химические и математические формулы, латинские названия ископаемых животных и знаменательные исторические даты.

— Экие вы, русские, любители поспорить. Кстати, вам не говорили, что вы похожи на Молотова? А насчет вина, так будет вам известно, что в старину водку называли белым вином. Не правда ли, забавно, что я знаю ваш язык лучше вас?

Генерал постоял, глядя, как рыбы ходят у самой поверхности. И подумал, что он действительно зря взъелся на немца-инвалида.

— Наверное, я сейчас немного не в духе для беседы, — признался Евахнов.

— Возьмите эту, как вы выразились, булку и покормите карпов. — Инвалид подкатил поближе и почти силой вручил надломленный хлеб. — А я поеду прогуливаться дальше. Чтоб вас не смущать. И вот еще что. Если в этом городе вам вдруг некуда будет пойти… — Инвалид вручил визитку, с большим достоинством поклонился и покатил прочь по гравиевой дорожке.