Тайна Тихого океана - Игорь Чубаха Страница 38

— Рио? — только и смог вопросом на вопрос ответить генерал и кивнул в сторону далекого города.

— Rio, Rio! — радостно закивал голубой гастук. И еще раз похлопал Евахнова по плечу. Как лучшего друга.

Оранжевый ограничился тем, что вяло похлопал в ладоши — как маршал на концерте армейской самодеятельности.

Лихие пассажиры через противоположенные двери покинули салон. Рослые, стройные и красивые. И снова вальяжно томные, будто укушенные мухой це-це. „Хлоп-хлоп!“ — почти одновременно поздравили генерала двери с возвращением в себя. Пальцами свободных рук подтягивая брюки, чтоб не запачкать, наркодельцы по откосу спустились прямо в топорщащиеся красным камнем и гигантскими алоэ ущелье. В пласты тумана. С глаз долой. Из сердца вон. Что они там забыли?

Рио был — рукой подать, но Евахнов дальше вести машину не желал. И не потому, что на подъезде к городу его мог ждать полицейский кордон. Руки алкоголически дрожали. Сердце глухо бухало в адамовом яблоке. Ноги, казалось, были обмотаны стекловатой. И стекловата забилась в гортань. Несмотря на кондиционер, старый вояка вот-вот мог грохнуться в примитивный обморок от жары.

Проезжавший мимо мотоциклист в шортах почему-то крепко засмотрелся на Евахнова и чуть не кувырнулся.

„Не-ет, такие повороты не для моей кобылки, — всплыла цитата из какого-то фильма. Евахнов криво усмехнулся и посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Оттуда на Евахнова глянул не молодой уже, но еще бойкий угонщик автомобилей, пособник наркоторговцев и беглец от правосудия. — Добро пожаловать в Бразилию, товарищ генерал!“

На счастье, мимо в это время трусил квадратный раздолбанный автобус. К крыше веревками примотаны корзины и клетки с курами. Метрах в десяти махина вдруг запыхтела и прижалась к обочине. С шипением и скрипом распахнулась дверца. Небритый водитель в кепке с полупрозрачным козырьком гаркнул Евахнову что-то утешающее и призывно махнул рукой. Очевидно, решил, что машина генерала сломалась, и предложил подвезти.

Генерал, особо не раздумывая, перебрался в автобус. Отдал водителю стореаловую купюру из полученных от наркоторговцев. Водитель сделал круглые глаза, восхищенно пощелкал языком, пробормотав что-то вроде „Russo, russo!“ и дал сдачу кипой мятых банкнот — на сумму в девяносто семь реалов. Генерал устало сел на janela. [28]И только сейчас вспомнил, что и ключ из замка зажигания „тойоты“ не вытащил, и дверцу не закрыл. Ну и плевать. Выходит, он уже акклиматизировался и перенял местный обычай.

Прежде белая, как выбеленная на солнце кость, „тойота“ теперь от пыли стала похожа на шмат сала с венгерским названием „шпиг“. По мере удаления шмат становился все меньше. Будто таял на солнце. Последний раз мелькнул огрызком в мышеловке и исчез за поворотом.

Рощи гигантских алоэ сморщились и уступили место пригороду. Автобус, урча, взбирался на склоны и с ускорением ухал вниз, рискуя задавить барахтающихся в придорожной пыли сорванцов и потерять кудахчущие клетки с несушками. Кондишн почил, еще когда генерал пахал лейтенантом, и городской смог не преминул придать окружающему кисло-едкий привкус. Зато это уже был город. И местное население не надвигало низко шляпы на глаза, а предпочитало отгораживаться солнцезащитными очками. Очками в форме капель, в форме кошачьих глаз, совершенно круглыми очками, в виде сердечек… Зеленые, серебряные, фиолетовые, абсолютно непрозрачные стекла.

Обдав повышенным содержанием Це-О-два из выхлопной трубы, автобус распрощался с генералом. Здесь вздымались дымящие трубы над сложенными из пористого светлого, только жутко чумазого камня мастерскими. Здесь высились почти такие же, как на родине, пятиэтажки с вывешенным между балконами бельем. И здесь стоял невообразимый гвалт — куда там восточному базару. Каждый светлый, темный, шоколадный, серо-буро-малиноый туземец что-то кричал, ожесточенно жестикулируя. Кажется, он обращался одновременно ко всем встречным и поперечным, хотя, вроде бы, ничего не продавал. Этот шум вызывал искреннее желание кого-нибудь тут же на месте прибить, и как только прилипшая после встречи с полицией прострация отступила, генерал поспешил ретироваться в закоулки.

В городе тоже было жарко. Генерал бездумно переставлял по булыжнику лыжные ботинки и таращился на витрины магазинов и лавочек, украшенные непонятными надписями, разглядывал смуглых горожан и горожанок — такие же ведь люди, как у нас! — вот только негров многовато. Мимо прошмыгнула стайка щебечущих девчушек в коротких, пупок не прикрывающих маечках и длинных цветастых юбках. Казалось, что пупки фривольно подмигивают. Одна из принцесс окраины, увидев хмурое лицо генерала, сунула ему в руку растрепанный красный цветок.

И Евахнов приказал себе не раскисать. В конце концов, он сюда не расслабляться приехал и не в „казаки-разбойники“ с полицией играть. Пора за дело, дорогой товарищ генерал.

Поэтому Евахнов храбро зашел в ближайшую лавку и покинул ее преображенный: в желто-зеленой полосатой футболке, легких парусиновых штанах и дырчатой широкополой шляпе, в сандалиях на босу ногу. Как в видеофильмах, ком пропотевшего родного барахла нашел успокоение в мусорном баке. В той же лавке россиянин с удивлением обнаружил холодильник с прозрачной дверцей, напузырился фантой и купил полулитровую бутылку „Смирноффа“. „Столичную“ здесь, очевидно, не знали.

Бутылка стоила девяносто восемь реалов — ого! — но мелочиться генерал не стал. Увидев толстенную пачку в руках покупателя, хозяин — длиннорукий лысоватый абориген в неналазящей на живот футболке и шортах — принялся подпрыгивать от избытка чувств и без умолку тарахтеть на своем португальском языке. Наверное, предлагал заходить почаще.

Укромное местечко нашлось неподалеку — в относительно прохладном пустом тенистом парке, на парапете небольшого пруда. Генерал присел на теплый, но хоть не обжигающий шершавый камень и свинтил головку бутылке. Руки все еще дрожали. Правда, уже чуть-чуть. Он сделал небольшой глоток. Токмо для успокоения нервов — после головокружительной свистопляски по пригородам Рио-де-Жанейро.

— Вы русский? — неестественным, будто записанным на магнитофон голосом, спросили генерала на его родном языке.

Голос доносился из инвалидного кресла, бесшумно остановившегося по левую руку. Обитатель кресла оказался болезненно толстый, расплывшийся словно от водянки старик. На генерала он не глядел, а глядел на воду, в которой плясали осколки солнца. Пальцы, которые, казалось, в толщину были больше, чем в длину, медленно крошили белый пшеничный батон и кидали крошки в воду. Батон очень походил на отечественный „Нарезной“.

— Это вы мне? — переспросил Евахнов, с легким удовольствием отмечая, как водка потихоньку снимает стресс и чуть-чуть тормозит слетающие с языка слова. Неудивительно в такую жару. Или зной начал отступать? Солнце уже не так высоко…

— Русские здесь не частые гости, — будто не слыша, продолжал старик, и генерал заметил, что, хотя инвалид и открывает рот, трескучий булькающий звук его голоса доносится откуда-то из высокой спинки кресла-каталки. Должно быть, там упрятан ларингофон. — Хотите покормить карпов? В этом пруду чудесные карпы. Они приучены брать крошки даже из рук. А я, к сожалению, не имею возможности так низко нагибаться. Могу только бросать. Что приносит гораздо меньше удовольствия. Хотите или нет?