Уйти красиво и с деньгами - Светлана Гончаренко Страница 39

Мурочка даже подпрыгнула на стуле:

– Как, ты хочешь продолжать игру в сыщики? Даже теперь? Когда страшные черные люди задушили Зоею? Каша ведь говорила тебе, что Зося боялась, а тебя просила помалкивать?

– Я не болтала лишнего, поэтому мне ничего не грозит. Я все равно все узнаю.

– Ты сумасшедшая!

– Дело надо доводить до конца. Ваня Рянгин все равно его не бросит. Раз он так сказал, значит, сделает. Я тоже такая, – надменно заявила Лиза.

Мурочка согласилась:

– Знаю, ты упрямая. Только зачем тебе эти ужасы? Если Рянгину нравится, пусть лазит по кладбищам, беседует с полоумными сторожами и разглядывает всякую мерзость в лупу. Мальчишки вечно играют в такие игры! Наш Чумилка, например, одно лето был каким-то то ли пиратом, то ли капитаном Куком и все открывал Африку в лопухах. Через год сделался индейцем, носил на плечах кухаркину шаль, а на голове – куриные перья. Сейчас он великий сыщик. Все это очень глупо. Я ему посоветовала написать в полицию анонимное письмо про людей на кладбище и огоньки. Это все, что мы можем сделать, разве не так?

Лиза задумалась.

– Знаешь, Мурочка, – сказала она, – мне одна вещь не дает покоя. Помнишь, когда мы стояли у забора на Косом Взвозе, Зося на нас очень странно посмотрела? А потом на повороте обернулась еще раз. Ты у нее на лице увидела печать смерти, а я совсем другое. Она то ли узнать у меня что-то хотела, то ли попросить о чем-то, но заговорить не решилась. У нее был растерянный и испуганный вид. Тебе не показалось?

– Нет, – упрямо отрезала Мурочка. – Она просто предчувствовала смерть. Не всегда ведь сходит с рук, когда чужие деньги в карман кладешь. Да еще с какой-то подозрительной шайкой состоишь в сговоре! Все прочее выдумки. Падшие женщины несчастны только в романах и в опере. А Зося вечно смеялась. Даже в тот день, перед своей смертью, смеялась, помнишь? Наверное, оттого, что ей достались семьдесят тысяч Морохина, который сгорел на пожаре.

Лиза нахмурилась:

– А ты знаешь, что мой папа говорит? Что Морохина тогда в доме заперли! Страховое общество ведет расследование, чтоб не платить по поджогу деньги. Так вот, они на пепелище нашли запертые железные засовы. Баба, что у Морохина служила, сказала, что такие засовы были на парадной и на черной двери. Скелет как раз в сенях нашли – Морохин хотел выйти, но засов кто-то испортил, глиной забил. Морохин остался в сенях и угорел. Понимаешь, что это значит?

– Не понимаю!

– Это значит, что Морохина тоже убили. Сожгли! А почему?

– Ты и эту задачу собралась разрешить? – удивилась Мурочка. – Тогда не говори мне, пожалуйста, что ты влюбилась.

Что-что, а переубеждать тетку Лиза научилась. Анна Терентьевна только казалась упрямой – на самом деле она вечно во всем сомневалась. На следующий день тетка и племянница чинно шествовали по скользким доскам тротуара Почтовой. Частые капли дождя барабанили по черному шелку их зонтиков.

– Все-таки у тебя золотое сердечко, Лиза! – говорила Анна Терентьевна. – Тебе бы еще денька два полежать, а ты вытащила меня к бедным Пшежецким. Я к ним не собиралась – Антония не отдала мне последнего визита, девчонку прислала.

Лиза ответила приторным голосом истинной добродетели:

– Это наш долг, тетя. Обе они такие убогие! Касю в гимназии никто не любит, ее Кашей зовут. Она такая некрасивая, правда? И Антония Казимировна вылитый скелет. Теперь они совершенно одиноки, им очень трудно.

Оказалось, однако, что Пшежецкие не настолько одиноки в своем горе, как расписывала Лиза. Антонию Казимировну утешал местный ксендз Баранек. Лиза исподтишка разглядывала его широкий кушак и странную четырехлопастную шапочку. Она побаивалась священнослужителей любого рода – их необычных одежд, певучих голосов и серьезности занятий.

Еще неприятнее было встретить Игнатия Феликсовича Пиановича. Он выглянул из боковой двери и посмотрел на Лизу очень строго. Впервые за лето он надел темный костюм, а рукав повязал крепом. Лиза сразу вспомнила: он стоял за штакетником и глядел, как она целуется с Ваней. Она опустила глаза и спрятала ноги под стул – прошлогоднее синее платье стало коротковато. Пусть чулки черные, подходящие к случаю, но негоже в доме, где лежит покойник, показывать коленки.

Зося лежала в закрытом гробу в родительском доме. Антония Казимировна сочла невозможным держать тело в собственной Зосиной квартире – на всех стенах там были нарисованы нагие нимфы и утопленницы, пляшущие среди водяных лилий. Даже на потолке водили хороводы голые тела. А вот дом Антонии Казимировны был словно нарочно и давно оборудован для похорон. И на ней самой всегда был готовый и даже чуть ношеный траур: черное кружево в волосах, на шее скромный крестик, в руках четки.

– Благодарю вас, Анна Терентьевна, за участие, – говорила Антония Казимировна слабым ровным голосом. – Сердце матери разбито, но оно чувствует и ценит вашу доброту, поверьте!

В руке Антония Казимировна сжимала платочек, но не плакала. А вот Анна Терентьевна расстроилась всерьез.

– Крепитесь, дорогая! – шептала она, тихо сморкаясь и всхлипывая.

Когда Лиза нашла приличным поднять глаза, Пианович уже не выглядывал из соседней комнаты. Зато оттуда высунулся Адам Генсерский. Этот тоже надел черное, креп и имел заплаканные глаза. Он поглядел на Лизин короткий подол, на черные чулки и быстро скрылся за портьерой. Лиза поежилась и дала себе слово больше не коситься на эту неприятную дверь. Лучше уж разглядывать крестики Антонии Казимировны, которую тактично утешала Анна Терентьевна. Ксендз Баранек время от времени тоже мелодично вздыхал и касался белыми пальцами рукава страдающей матери. Антония Казимировна в ответ смиренно прикрывала бескровные веки.

Каша сидела рядом с матерью. На ней было новое черное платье – глухое, длинное, мешковатое. Его, наверное, сшили в расчете на ближайшие лет двадцать. За это время Каша как раз превратится в мегеру с тяжелым нравом, и платье станет совсем впору.

– Смерть юного существа всегда потрясает. Какой неожиданный удар привел нас в ваш дом! – сказала Анна Терентьевна, прощально привставая.

Антония Казимировна с Кашей тоже встали. Все четверо направились в соседнюю столовую, где стоял красивый, но мрачный старушечий гроб красного дерева. Он ничего общего не имел с прелестной Зосей, скрытой в его утробе. Гроб окружала гора восковых и шелковых венков и гирлянд. Были тут и розы – не белые, которые выбрал убийца, а темнокрасные, бархатные, из оранжереи Шубина.

Лиза с Анной Терентьевной перекрестились на Зосин гроб и чинно двинулись к выходу. Тетя Анюта немного задержалась в дверях, чтобы сказать Антонии Казимировне еще несколько ободряющих слов о Божьей воле, о вечной жизни, о кроткой надежде, которая…

Каша, не слушая, быстро прошла мимо и скрылась в коридоре. Лиза поняла, что торопливость эта не случайна, и юркнула за ней.

Когда они обе оказались на заднем крыльце, Каша заслонила спиной дверь, будто Лиза в любую минуту могла сбежать назад, в скучные комнаты, к тяжелому гробу и восковым цветам. Визитеры к Пшежецким ходили с черного крыльца – парадное давным-давно было заколочено. Во дворе было пусто, но Каша на всякий случай огляделась по сторонам.