Уйти красиво и с деньгами - Светлана Гончаренко Страница 38

– Лиза, ты знаешь, что выпить придется. Доктор Фрязин считает, что ничто так не поднимает силы, как мед с маслом в молоке. Даже бульон не то! Даже кагор! Можно принять не все залпом, а по глоточку.

– Не буду!

– Надо терпеть, чтобы выжить, – увещевала тетка. – Зина Козырева, как ты помнишь, умерла зимой от пневмонии.

– А вот Зося Пшежецкая не умерла!

Анна Терентьевна осеклась, испуганно глянула на Лизу и тут же принялась старательно помешивать ложечкой в чашке, разгоняя масляные круги.

– Если ты выпьешь все молоко, – начала она елейно, – тебя ждет сюрприз! Кое-кто пришел тебя навестить. И чем быстрее ты справишься…

Лиза тут же большими глотками, обжигая горло, опустошила чашку. Она только молила Бога, чтоб ее посетила не Глафира Пушко и не мадам Тихуновская со своей нудной Соней, которой всего двенадцать лет, но которую тетка считает подходящей компанией для Лизы.

– Прекрасно! – обрадовалась Анна Терентьевна, забирая чашку. – Доктор Фрязин находит, что у тебя не инфлюэнца, а обыкновенная простуда. Мы очень боялись именно инфлюэнцы. Но кажется, обошлось, и доктор позволил своей дочери…

Мурочка явилась очень серьезная, в суконном платье по случаю влажной погоды. Она дождалась, пока теткины шаги смолкнут на лестнице, и прошептала:

– Ты очень некстати заболела, Лиза.

– Сама понимаю. Ах, если б ты только знала!..

– Еще бы! Что ты об этом думаешь? Это же кошмар! Не пора ли нам наконец что-то предпринять? Я и Володьке сказала.

Лиза ничего не понимала. Мурочкина тирада никак не могла относиться к тому, что Лиза доцеловалась в ларинской беседке до озноба и чуть ли не до инфлюэнцы. Значит, в мире существуют какие-то другие новости?

Мурочка поняла, в чем дело:

– Так и есть! Тетка не захотела тебя волновать: она боится, что ты разболеешься окончательно. Хотя от чего тут разболеться? Вот если б ты вышла на ветер раздетая, или льду бы наглоталась, или наелась немытой ягоды… И почему Анна Терентьевна считает тебя такой слабенькой? Ерунда! Никакого вреда тебе не будет!

Лиза ее прервала:

– Говори толком, Мурочка! Что случилось?

Мурочка снова оглянулась на дверь и прошептала:

– Умерла Зося Пшежецкая. Помнишь, позавчера я говорила, что на ней печать смерти? И вот, пожалуйста!

Лиза от удивления даже под одеяло сползла. Снова перед глазами мелькнули ярко-синяя амазонка и странный Зосин взгляд.

– Ее задушили, – добавила Мурочка.

Вот как! Бедная прекрасная Зося с горлом полупрозрачным, как алебастр, веселая и златорыжая! Та, которая вела мужчин к смерти, любила деньги, а еще белых лошадей и красивые блестящие вещицы вроде шпильки с синим сапфировым глазом!

– Ее нашли вчера утром, – продолжила Мурочка.

– Наш папа ездил на осмотр, потому что полицейского врача Лунца увезли в Патрикеево на другого покойника. И где она лежала, как ты думаешь? На кладбище, неподалеку от склепа Збарасских.

– Не может быть!

– Еще как может! Теперь все сходится – думаю, это бомбисты. Папа рассказывал (мы с Володькой случайно услышали), что лежала она на дорожке лицом вниз, под дождем, совершенно мокрая. На ней были умопомрачительное парижское платье и накидка с соболями. Вся эта роскошь, конечно, превратилась в слякоть, а сама она стала ужасной – шея синяя, глаза закатились под лоб, руки скрючены. Но издали вполне живописная была картина – волосы разметаны по песку, сама осыпана белыми розами.

– Господи, откуда розы? – изумилась Лиза.

Розы в Нетске были куда большей редкостью, чем, скажем, цейлонские сапфиры. Они произрастали лишь в оранжерее купца Шубина. Кое у кого на окошках водились чайные розы в горшках, – тщедушные, недолговечные. И чего им в Нетске недоставало – не солнца же? Быть может, влаги, чтобы дышать? Или особой земли? Или просто привычки?

Изредка розы привозили из Москвы – губернаторше на именины, к особым праздникам или по сумасшедшему чьему-то капризу. Эти нездешние розы вяли особенно быстро. К тому же они совершенно не пахли. Кто же осыпал Зоею невероятными цветами?

– Роз всего было шесть, – уточнила Мурочка. – Одна у нее в руке зажата, так рука и окоченела. Обрати внимание, шесть – число могильное. Отец поразился: шелк, кружева, мех – все это мокрое, жалкое, слипшееся, а белые розы свежие, будто только что срезаны. Отец таких никогда не видел.

– Цветы любят дождь, вот и не завяли, – сказала Лиза. – Только странно все это…

– Ужасно странно! Папа говорит, что душитель был эстет и декадент. Розы-то к чему? И волосы были расплетены, как у русалки. Все так красиво, только лицо у удавленницы страшное. Ужас, ужас! Я это предчувствовала!

– Ты думаешь, боевая группа расправилась с Зосей? – спросила Лиза. – Но за что?

– Значит, есть за что. Хотя некоторые тоже считают, что на террористов не похоже. Боевики предателей не душат, а либо вешают, либо стреляют из револьвера. И с розами они бы возиться не стали, зато обязательно прикололи какую-нибудь записку, вроде «Смерть Иуде», чтоб другим неповадно было.

– Какие ты, Мурочка, противные вещи говоришь! – вздохнула Лиза.

– Это не я, а твой Ваня Рянгин. Кстати, ты что, прогнала его и велела на глаза не показываться? Он совсем потерянный ходит.

Лиза очень обрадовалась такой вести и выложила подруге начистоту:

– Я, кажется, в него влюбилась.

– Вот те на!

Мурочка уставилась на Лизу во все глаза – вдруг та шутит? Однако Лиза сидела среди подушек очень серьезная. Уголок шерстяной косынки воинственно торчал у нее из-за уха, коса была заплетена туго-на-туго, чтоб не свалялась за время болезни.

– Но ты сама говорила, что он неинтересный, – пролепетала обескураженная Мурочка. – Он ведь просто обыкновенный мальчишка…

– Мало ли что я говорила! – оборвала ее Лиза. – Мальчишка? Неужели обязательно надо, чтоб было брюхо и полтора подбородка?

Мурочка поняла, что сейчас достанется ее кумиру-трагику, и примолкла. Лиза сказала решительно:

– Мы любим друг друга. В четверг мы целый час целовались у вас в ларинской беседке. Это все окончательно! Я и не подозревала, что так бывает. Но случилось, и делать нечего.

– Так вот где ты простудилась?

– Я совершенно здорова, – возразила Лиза. – Просто папа и тетя страшно боятся, что я возьму и умру. Все-таки я единственный ребенок в семье. Если б нас, детей, было много, человек двенадцать, меня бы не так донимали. У меня сейчас горло совсем не болит. Я собираюсь сегодня же встать с постели, а завтра пойти к Пшежецким.

– К Пшежецким? Зачем? – не поняла Мурочка.

– Выразить соболезнование Антонии Казимировне и Каше. Надо на Кашу насесть и хорошенько расспросить о Зосе. Она про сестру многое знает, только слишком скрытная.