Горячий угон - Данил Корецкий Страница 39

Он стоял, прислушивался к своему организму и ощущал себя так, будто хотел запустить в космос подготовленную и заправленную ракету – и неудачно, она упала обратно на землю… И он подозревал, что больше она не взлетит! Идти в село он побоялся: казалось, что все уже знают про его позор и будут показывать пальцами. А если еще не знают, то обязательно узнают: завтра, послезавтра, через неделю… В Яблоневке слухи всегда расползаются по всем домам… Так он просидел до темноты, а потом прокрался к дому Галины, стукнул в окно, вызвал ее на улицу.

– Значит, так, тёть Галь! – солидно сказал он. – Я все обдумал, ты, конечно, права. Оформляйте всё на себя, ведите хозяйство. Уговаривать мать я не буду, но и возражать не стану, уговаривай сама, она тебя послушает. Только есть условие. Я в армию пойду, а вы за ней присмотрите! Так годится?

– Ой, Сереженька, конечно присмотрим! – обрадовалась тетка. – Даже не беспокойся! Может, в дом зайдешь, поужинаем? Да с Вовкой моим мировую выпьете? Он ведь наболтал с три короба, а сам ни в каком десанте не служил и драк боится до смерти! Он ведь и сейчас от тебя спрятался – вбил в голову, что ты его убить хочешь! Это ведь не так, племянничек? Ну, скажи, не так?

Гаврош вздохнул.

– Конечно, не так, теть Галь! Только если мать обидит, пусть не обижается!

– Да что ты, он мухи не обидит!

Сергей повернулся и пошел домой. Там достал свой черный блокнот, вычеркнул одно имя и вписал другое.

А утром поехал в военкомат.

* * *

– Куда? – строго спросил дежурный прапорщик за стеклом на входе.

– В армию, – просто ответил Гаврош.

– Повестку давай и паспорт!

– Нет повестки. Отсрочка у меня.

– Так, а чего пришёл тогда?

– Хочу отказаться от отсрочки.

Дежурный посмотрел как-то странно, позвонил по внутреннему телефону и снова выглянул в окошко.

– Давай паспорт! И стой, жди!

Прапорщик записывал его данные в журнал, звонил по телефону, мимо Гавроша проходили туда-сюда озабоченные молодые парни, выходили и входили офицеры и гражданские, какая-то изможденная женщина требовала у прапорщика отсрочку для сына, – словом, шла обычная военкоматовская жизнь, в которую Гаврош хотел влиться, но на него никто не обращал внимания.

Наконец, прапорщик назвал его фамилию, протянул паспорт.

– В пятый кабинет иди!

– Угу, – кивнул Гаврош и, найдя нужный кабинет, постучался и открыл дверь с табличкой «Заместитель военного комиссара Ершов В. П.»

– Это ты от отсрочки отказываешься? – поднял голову дородный, коротко стриженный подполковник с седыми висками. – Ну, давай, рассказывай, что такого натворил, если бежишь в армию прятаться?

– Да ничего не творил, – немного растерянно ответил Гаврош. – И не бегу я. Просто служить время подошло…

Подполковник листал какую-то папку.

– Так у тебя еще год отсрочки! С чего тебя вдруг на службу потянуло?

– Хочу попасть в зону боевых действий! – сконцентрировавшись, выдал он заученный текст.

– Даже так? – подполковник поднял глаза и с интересом посмотрел на призывника. – Почему именно в горячую точку захотел?

– Ну, я это… – Гаврош, не рассчитывавший, что придётся отвечать на такие вопросы, сбился с уверенного тона. – Я свиней колол… А на войне…

– Никакой войны нет! – резко перебил Ершов. – Есть контртеррористическая операция по восстановлению конституционного порядка! И при чем здесь свиньи?! Ты говори, зачем хочешь в зону боевых действий?

Гаврош окончательно растерялся. Он не думал, что так тяжело попасть в армию.

– Хочу быть полезным…

– Чего?!

– Ну, чтоб как в кино…

– Как в кино, говоришь… Ну, ты даешь! Я таких еще не встречал…

Подполковник нажал кнопку на селекторе.

– Слушаю, Лебедева! – ответил женский голос по громкой связи.

– Наталья Андреевна, сейчас к вам подойдёт призывник Гаврин… Выпишите ему направление на ВВК ^[3], пусть предварительно пока проходит, без анализов. Как пройдёт, результат сразу мне!

– Есть! – ответила Лебедева, и подполковник отбил кнопку на пульте.

– Тринадцатый кабинет! – сказал он.

– Угу!

– Не угу, а есть!

– Есть! – стараясь произвести впечатление, четко ответил Гаврош.

Наталья Андреевна оказалась миловидной женщиной средних лет в белом халате. Она заставила Гавроша раздеться до трусов, послушала легкие, померила давление, вручила бланк направления к другим врачам: хирургу, окулисту и так далее. Пройдя всех по цепочке, он вернулся в тринадцатый кабинет. Лебедева просмотрела бланк с отметками.

– Дай-ка еще раз померю пульс, видимо, ошиблись, когда заполняли…

Гаврош сел и положил руку на стол, заранее зная, что будет дальше.

– Ничего не понимаю, – удивилась врач, посчитав удары. – Ты сегодня таблетки какие-нибудь принимал?

– Нет. У меня всегда редкий пульс. С самого детства. Но это не мешает, я совсем здоровый!

– Одевайся! – не слушая объяснений, сказала Лебедева и принялась писать что-то в самой нижней строке бланка. – Я занесу заключение товарищу Ершову, иди к нему, он тебе все расскажет.

Подполковник был краток.

– Врачи определили, что ты годен по третьей категории. В зону боевых действий не попадешь, но служить будешь. Поздравляю с призывом, Гаврин! Только не напивайся на проводах!

Но никаких проводов Гаврош не устраивал. Заранее договорился с соседом Василием, чтобы тот отвёз его утром на мотоцикле в райцентр. Затемно собрал в пакет мыло, пасту, зубную щетку, смену белья, завернул шмат сала и кусок хлеба… Подумав, выложил сало обратно – как-нибудь в дороге и хлебом перебьется, а в части накормят… Заглянул в комнату матери, положил сало на стол.

– Это ты, Сергей? Чего хочешь?

– Уезжаю в армию, ма, не болей! Тетя Галя говорит: не будешь пить – быстро поправишься!

– Да ты что! Когда я пила? Бывай здоров, сынок!

С кровати мать даже не встала.

* * *

Везли их в раздолбанных, давно отходивших свой срок общих вагонах. Почти все призывники захватили с собой водку и самогон, разложили на столиках вареную картошку, яйца и колбасу и устроили поминки по свободной гражданской жизни. Лейтенант и несколько сопровождающих призыв контрактников смотрели на пьянку сквозь пальцы. У них была своя компания, и занимались они тем же самым. Гаврош не пил, и в общем надрывном, тоскливом веселье не участвовал.

Только когда интеллигентного вида очкарик стал петь под гитару, он спустился с боковой полки, пристроился рядом и стал слушать. Песни были жалостливые и соответствующие тематике: как из-за неправильного генеральского приказа ни в чем не повинную роту расстрелял заградотряд, как бегущих с поля боя двух бойцов застрелил комбат, сообщивший потом матерям, что они погибли смертью храбрых, как из-за ошибки разведки артиллерия била по своим… Слушая, он испытывал странные чувства – в душе шевелилось что-то непонятное, и поднималось откуда-то из нутра неведомое, окрашенное горечью светлое осознание героизма и несправедливости. Раскачивался и гремел старый, тускло освещенный вагон, из всех щелей дуло ночным холодом, а Леха с надрывом пел то, что сейчас особенно задевало каждого из слушателей: