Княжий сыск. Ордынский узел - Евгений Кузнецов Страница 38

Указующий перст безумного волхва на миг останавливается на мне и, резко дёрнувшись, метит в боярина Романа. Очнувшийся московский посланник в судорогах бьётся на своем столбе.

— Но прежде хочу обрадовать тебя, мечник, — Ратибор так низко наклоняется ко мне, что щёку щекочет его прерывистое дыхание, — ты не умрёшь этой ночью. Именно ты доставишь князю Юрию Московскому весть о сегодняшней казни. Да и Великому хану будет любопытно узнать, как встречает Великая Тверь его монгольских сородичей и их приспешников. То, что не удалось нам зимой, в княжеском тереме, мы довершим сейчас.

Я почти не слышу слов волхва, я не вдумываюсь в их смысл, во мне неудержимо и бурно вздымается радость, которой я стану стыдиться всю свою жизнь. «Я буду жить!» — орёт во мне каждый мускул, волос, ноготь. Ликует даже сопля под носом…

Я часто вспоминаю тот миг, представляя себя со стороны: ликующий трус в слюне и слезах. Мне нисколько не легче оттого, что во всем мире таким меня видел лишь один-единственный человек — я сам.

Воины между тем снимают путы с сомлевшего боярина и волоком тащат его к подножию идола. Ратибор шагает за ними, а, подойдя, вдруг замирает, вслушивается в тишину и снова меняет решение:

— Ребёнка сюда!

Из той же ниши, откуда недавно был выведен Тархай, выносят маленький шевелящийся сверток — Салгар. Девчушка, очевидно, вдоволь наревелась, она только коротко икает. За всей тутошней сумятицей я совсем позабыл про нашу маленькую любимицу. Воин сбрасывает с нее пелены и кладёт крохотный живой комочек на колоду возле постамента. Медленно-медленно из ножен вытягивается меч, медленно-медленно Ратибор вздымает руки к лику своего кровавого бога. Звериным стоном сбоку от меня заходится Салгар…

Длинная тонкая стрела воткнулась в спину воина замахнувшегося мечом. Какой-то миг он, не понявший своей гибели, стоял недвижно, а затем мягко повалился в ноги Ратибору. Оцепенение, охватившее присутствовавших, позволило невидимому стрелку сделать второй выстрел. А стрелок оказался отменным: стрела по самое оперение легко вошла в шею волхва. Ратибор издал хлюпающий вздох и рухнул на воина.

— Зря вы, ребята, меня в лесу не догнали! — раздался сзади нас знакомый голос князя Корнея, и сам он неторопливо вышел на поляну. Меня поразил его вид: воронёная броня, надетая прямо на голое тело и рваные мокрые порты, прилипшие к ногам и врезавшиеся между ягодицами. В обеих руках князя было по мечу. Правый он держал острием вниз и шевелил пальцами на рукояти, как будто разминая, а левый — за спиной, на отлёте, словно собирался почесать поясницу, да остановился в намерении на полпути. Наверное, только я, уже неплохо изучивший князя за эти недели, увидел, какое напряжение скрывается за его по-кошачьи плавными движениями. Тверские опомнились. Шестеро против одного, такая арифметика, конечно, ободряла.

Боярин Микула прокаркал слова команды, и опытные воины полукругом двинулись на Корнея.

Ни до, и никогда после мне не приходилось видеть таких боев. Я готов взять назад все слова, что говорил недавно у костра, посмеиваясь над прежними подвигами Корнея. Хотя точно знаю, что он тогда безбожно врал.

Тверские окружали Корнея. Никто из них не воспользовался копьем, так велика была их уверенность в победе. Впрочем, ни копий, ни луков или самострелов я у них здесь и не видел. Скорее всего, остальное оружие оставалось при лошадях, которых, ясное дело, не заведёшь на священную поляну. Выход с огороженного жертвенного места находился где-то сзади, за нашими спинами, там, откуда пришёл князь Корней. У коновязей должны были находиться и караульные. Мечей у князя два, значит, и караульщиков с лошадьми оставалось не меньше. Именно, что оставалось…

В каждой схватке всегда наступает миг, когда нападающие внезапно и одновременно, как по команде, бросаются на жертву. Корней опередил тверичан на полвздоха. Его мечи вдруг оказались у него перед грудью, он нырком прыгнул вперед, кувыркнулся через голову и распластался перед двумя ближайшими к нему воинами. Несколько запоздалых ответных махов оружием пронеслись над его головой. А оба из мечей Корнея попали в цель. Одному воину лезвие проткнуло бедро, и тот, выронив меч, схватился за рану обеими ладонями, тупо глядя, как из под пальцев струями течёт кровь. Второму повезло меньше: удар острия пришёлся снизу, под кольчугу, в пах. Воин, скорчившись, рухнул замертво возле поднявшегося с колен Корнея. Такого не ожидал никто. Поражённые нападавшие, разом лишившиеся двух своих товарищей, прянули в стороны. Линия нападения была разорвана с лёгкостью, с какой рвёт паутину разогнавшийся шершень.

Однако чудеса продолжались. Корней снова перекатился вперед, увеличивая расстояние между собой и замешкавшимися противниками. На этот раз он вскочил на ноги, поначалу спиной к врагам, затем, круто обернувшись, швырнул один из мечей в тверскую ватагу. Железо, вращаясь как крылья ветряка, прохлопало в тугом воздухе и пролетело мимо успевших уклониться воинов. Но передовому бойцу разогнуться было не суждено. На его спину пал такой жестокий удар другого меча Корнея, что не выдержала кольчуга. Воин ничком ткнулся в траву и больше не вставал.

Соотношение сил на поле брани закачалось в зыбком равновесии. Это поняли и тверские. Они сплотились в кучку, помахивая угрожающе выставленными вперёд мечами, и не решаясь нападать. Князь же кружил вокруг них с самыми людоедскими намерениями. Он заходил то с одной, то с другой стороны, заставляя противника медленно отступать. Я не сразу дотумкал, чего он добивался, и только когда вся куча переместилась мимо моего столба, понял, что Корней просто-напросто отжимал тверичан от спасительного выхода с капища. Увлечённые обороной воины этого не заметили. Они всё пятились и пятились, когда к Корнею пришла неожиданная подмога.

— Бей их, Корнеюшка! — заорал со своего столба дедушка Тимофей, сумевший-таки выплюнуть затычку. Крайний из воинов оглянулся на крик. Это стоило ему жизни: не упустивший возможности князь прыгнул вперед и остро заточенный кончик меча чиркнул по открытому лицу воина. Ратник ухватился руками в жёлтых кожаных перчатках за лицо и, медленно подогнув ослабшие ноги, упал на спину. Теперь врагов оставалось только двое. И младшему из них, простому мечнику, изменила выдержка.

— И-и-их, — простонал воин, отбросил меч и повалился ниц, закрыв руками голову в неглубоком круглом шлеме, похожем на черпак без ручки. Плечи его вздрагивали от бурных рыданий, а носки узких сапог рыли на траве две глубокие борозды. Продолжать битву он, точно, не собирался.

— А-а-а! — возопил боярин Микула, в исступлении бросаясь на Корнея с мечом наперевес. Князь Корней ловко перекинул свой меч из правой руки в левую — чтоб не мешал, и сшиб боярина в полёте ударом голого кулака. Супостат шлёпнулся на землю как припечатанный. Бой был окончен. Вряд ли кто даже из дюже грамотных подьячих успел бы сосчитать до пятидесяти. Вруном буду, если до шестидесяти…

— Старшой, ты чего как простак в лапы к ним попался? — Корней перерезал веревки, связывавшие меня, и поспешил к столбу, к которому был привязан дед Тимофей.

— А ты откуда знаешь, кто как попался? — пробурчал я, опускаясь на четвереньки.