Нью-Йоркские тайны - Вильям Кобб Страница 38

Что делал в это время Бам? Вследствие отказа Лонгсворда ему поручено было организовать экспедицию во Франклин. Трин и Моп были его надежными агентами. Последние переговоры происходили в "Старом Флаге" и длились так долго, что компаньоны разошлись чуть ли не с рассветом.

Бам снабдил своих помощников не только подробными инструкциями, но, главное — значительной суммой денег. Читатель уже знает, какое поручение было возложено на них: нужно было найти в притонах Нью-Йорка шайку человек в двенадцать, которые согласились бы выехать на восток. Но Трип и Моп не подозревали, что под видимым великодушием, с которым Бам принял их раскаяние, скрывались замыслы совсем иного характера. Отныне, считаяих в принципе ненадежными, а после экспедиции — и слишком много знающими, Бам принял решение ликвидировать их сразу же после выполнения ими намеченного плана.

Бам вышел наконец из "Старого Флага" и поспешил в дом на улице Нассау, где ждала его та, которую он так легко выбрал себе в подруги жизни — дочь Арнольда Меси. Лишь только он вошел в свой кабинет, как дверь из другой комнаты отворилась, и мисс Мария Меси, ныне миссис Барнет, возникла перед мужем.

Читатель не забыл, каким странным существом была эта женщина с чересчур высокими плечами, суровыми чертами лица и вдобавок, сильно хромавшая. В эту минуту она была укутана в белый пеньюар, и в этом костюме, со своим страдальческим и худым лицом, блестящими глазами, опирающаяся на палку, она казалась привидением.

Бам, вымокший до нитки, покрытый грязью, ничем не напоминал изящного джентльмена, называвшего себя Гуго Барнетом. Эффи скорей узнала бы в нем того, кого она однажды ночью привела к умирающему отцу.

Увидя жену, он сделал нетерпеливое движение.

— Опять вы! — воскликнул он. — Что вам угодно и что означает ваш постоянный надзор?

Мария посмотрела ему в лицо и глаза ее блеснули гневом.

— Мне нужно переговорить с вами, — сказала она отрывисто, — но я подожду пока вы снимете с себя доспехи ночного бродяги.

Вам невольно чувствовал какую–то робость перед этой женщиной, ум которой он уже оценил.

— Ну, хорошо, подождите. Я сейчас приду.

Он прошел в свою спальню, через несколько минут вышел оттуда и стал у камина. Высокая фигура его надменно возвышалась над тщедушным созданием, устремившим на него глаза, полные ненависти и презрения.

Мария злобно усмехнулась:

— О! Как я понимаю вас! — сказала она своим тонким, надтреснутым голосом. — Как бы вам хотелось растоптать меня…

Вам молча смотрел на нее.

— Взгляните на меня хорошенько, — продолжала она, — и поймите меня. Я безобразна, во мне пет ничего женственного… я горбата, я гадка… я все это знаю. Я никогда не думала… никогда не желала внушить кому бы то ни было любовь к себе. Для всех,, и для вас также — я жалка, если не противна… Но вы должны знать, что то самое отвращение, которое питают ко мне окружающие, — я, со своей стороны, чувствую к ним…

Она говорила это холодно, отчетливо, ледяным тоном. Бам слушал.

— Есть человек, который с самого моего грустного детства не проявлял ко мне ничего, кроме холодности и презрения. Равнодушный по природе, лишенный всякого человеческого чувства, озабоченный, кроме того, своими делами, он не подарил бедному убогому созданью ни одного нежного слова, ни одного приветливого взгляда. Этому человеку я изо всех сил пыталась внушить хотя бы сострадание, которого я была достойна… Понимая, что я существо бесполезное, неприятное для глаз, что я не могу льстить чьему бы то ни было самолюбию, я пыталась стать такой доброй, такой ласковой, любящей, что каждый поневоле был вынужден бросать мне, как милостыню, ласковый взгляд… Из глубины моего страшного одиночества я сотни раз умоляла о помощи…

Ее сухой голос ослабел на мгновение. В нем слышалось волнение. Но, овладев собой, она снова обрела обычную холодность и спокойствие.

— Меня отталкивали, мной пренебрегали. Когда я, малютка, просила ласки или поцелуя… когда рука моя искала другую руку — меня прогоняли с жестом нетерпения… И вот — слушайте меня внимательно — однажды все мое влечение к добру сменилось влечением ко злу… Зародыш любви превратился в зародыш ненависти… и эта ненависть разрасталась, крепла, завладела всем сердцем моим… Я ненавижу! Ненавижу! И больше всех на свете ненавижу того, кто осмеливается называться моим отцом, того, чьим зятем вы стали, мистер Барнет, — банкира Арнольда Меси!

Вам был невозмутим.

— О, вы еще не знаете, — продолжала она, — что значит ненависть калеки, несчастного создания, не имеющего надежды ни на одну из человеческих радостей! Да, я ненавижу его, моего отца… в этом не признаются… это чудовищно… но я настоящая американка и говорю, что думаю… Если вы боитесь меня — тем лучше, я только этого и добиваюсь…

— Зачем вы говорите мне все это? — спросил он. — Что мне за дело до вашей ненависти или любви?

Она перебила его движением руки.

— Зачем я вам говорю это? Потому, что наконец настал день, когда я увидела возможность мщения,,. потому что я вас заставлю помочь мне…

— Я помогу вам? — воскликнул Бам. — Не много ли вы на себя берете?

— Я вам кажусь чудовищем? Верю!.. Но, тем не менее, вы мне поможете — и сейчас поймете почему… Недавно отец мой вошел в мою комнату и без всяких предисловий выразил мне свою волю: я должна была выйти за вас замуж… Я, калека, приговоренная к безбрачию — и вдруг меня приковывают к какому–то человеку… меня лишают последнего блага — моей свободы!.. Это гнусность! Это преступление!.. Я высказала мое отвращение к браку, я умоляла его. Да, Барнет, я умоляла… Он сказал: "Я хочу!" Я отвечала: "Хорошо!"… Вы пришли… и я ваша жена… А теперь я объясню вам, почему я ненавижу вас, которому меня продали… почему я говорю с вами откровенно, цинично, если хотите, и почему, наконец, вы будете подчиняться мне!

— Вот как? — спросил с улыбкой Вам. — Вы одаряете меня своей ненавистью?

— О, не смейтесь, — перебила она резко. — Потому что, возможно, очень скоро будете сожалеть, что насмехались надо мной. Помолчите пока. Итак, вы явились… Когда вы увидели меня в первый раз, то даже не взяли на себя труд скрыть от меня свое впечатление… Это была смесь жалости с отвращением. До отвращения мне мало дела, а жалости я не хочу! Я даже одно время думала, что, увидя мое безобразие, вы посовеститесь и откажетесь от постыдного брака. Вы не отказались. Позже я поняла, что вы не могли отказаться. Желая узнать, до чего дойдет ваша низость, я выказывала радость, которой, конечно, не чувствовала. Вы унизились до бесстыдных любезностей. Нет, я не забыла всего этого! Вы шептали мне на ухо нечто, похожее на приторные слова любви. Я содрогалась от стыда и бешенства, и не знаю, что помешало мне плюнуть вам в лицо. Но я сказала себе, что, возможно, через вас я. найду путь к единственной цели моей жизни — к мщению и… не ошиблась. Судите сами…