Обратная сила. Том 3. 1983 - 1997 - Александра Маринина Страница 38

Сегодня он мысленно разбирал поступки и слова заведующего консультацией – старого опытного специалиста в области трудового права, когда внезапно столкнулся с сыном. Борис вышел из маршрутки совсем не в том месте, где Орловы обычно просили водителя остановить микроавтобус, чтобы попасть домой.

– Привет, пап. А я еду, смотрю – ты идешь, попросил остановить.

– Зачем же ты вышел? – с упреком покачал головой Александр Иванович. – Отсюда до дома минут тридцать идти, а тебя Танюшка ждет с ужином. Ты же наверняка голодный.

– Я с тобой прогуляюсь, не возражаешь?

Александр Иванович был реалистом, весьма далеким от радужных мыслей о том, что двадцатишестилетний женатый сын, офицер милиции, может просто так, без всякой веской причины, захотеть погулять по улице в обществе немолодого отца. Значит, что-то случилось. Что-то такое, о чем Борьке не хочется говорить дома в присутствии матери и жены.

И сразу тягостно заныло сердце: он вспомнил, как в прошлом году Борька точно так же, после работы, захотел обсудил проблему наедине с отцом. В тот раз речь шла о Люсеньке и ее отношениях с мужем Аллы. Неужели только-только наладившейся жизни Орловых опять грозят неприятности?

Он молча шагал рядом с сыном, терпеливо ожидая, когда тот заговорит.

– Знаешь, пап, я в последнее время все чаще вспоминаю твои слова, которые ты сказал, когда нашим министром назначили председателя КГБ.

– Да, – осторожно усмехнулся Орлов, – помню, я сказал, что это конец. И что?

– Я тогда не понял, о чем ты. Мне даже в голову не могло прийти, что так будет. Такое в страшном сне не приснится. Ребята рассказывали, конечно, но я все надеялся, что как-то обойдется, по крайней мере, для меня лично.

– Не обошлось?

– Нет.

Александр Иванович выслушал сына внимательно, не перебивая и не задавая никаких вопросов.

– Плохо, – констатировал он, когда Борис умолк. – Очень плохо и очень печально. Хочешь уходить со следствия? Куда? Лучше всего – в адъюнктуру, можно хоть в Высшую школу, хоть в Академию. Или хочешь вообще снять погоны? Просто так тебя, конечно, не отпустят по Положению о прохождении службы, у тебя выслуги всего четыре года плюс два с половиной года за университет, этого слишком мало для отставки, но можно организовать диагноз какой-нибудь, и тебя комиссуют…

– Я не хочу никуда уходить, – перебил отца Борис. – Я люблю свою работу, умею ее делать и хочу на ней остаться. Это не обсуждается. В связи с этим у меня к тебе два вопроса, вернее, на самом деле вопрос только один, просто он распадается на две части. Если я попаду в немилость у руководства, это может как-то сказаться на тебе, маме, Танюшке или тете Вере? Вам могут реально повредить?

– Давай рассуждать, – с готовностью откликнулся Орлов. – Начнем с мамы. Она – заместитель заведующего кафедрой. Завкафедрой ее все равно никогда не назначат, она не доктор наук. Понизить в должности ее не за что, она прекрасный ученый и преподаватель, ее обожают и коллеги, и студенты. Значит, помешать ее карьерному росту практически невозможно, потому что этого роста все равно не предвидится. Танюшка работает в своем НИИ и считается, насколько мне известно, талантливым инженером, а там, где дело касается транспортной инженерии, никто не возьмет на себя смелость заменить надежного специалиста не пойми кем, там все серьезно. Малейшая ошибка в проекте – и последствия такие, что и сесть недолго. Верочка – пожалуй, да, это слабое звено, она носит погоны и поэтому крайне уязвима, если кто-то внутри системы захочет ей напакостить. Но она всего лишь твоя теща, мать твоей жены. Вряд ли кто-то решит, что через Веру можно давить на тебя. И потом, не забывай, что Верочка – отнюдь не хрупкий цветок, она зубастая и очень сильная, ее так просто не сломаешь.

– А ты?

– А что я? Кому нужен старый адвокат? Да и на чем меня взять? К чему меня можно принудить? Запретить мне заниматься адвокатской практикой по уголовным делам невозможно, для этого нет оснований, закон, слава богу, разрешает любому гражданину выступать защитником в суде, а уйти из консультации на пенсию я и так могу в любой момент, возраст позволяет. Обо мне ты меньше всего беспокойся, я без куска хлеба не останусь, что бы ни случилось. Жилье нам не нужно, ни в каких очередях мы не стоим, детей, поступающих в институт, в нашей семье нет. Ну а подвести под статью и посадить… в принципе могут кого угодно, было бы желание. Но ты пока не того полета птица, и в производстве у тебя не может быть дел настолько серьезных, чтобы ради их развала идти на такие крайние меры. Так что если хочешь оставаться на следствии – оставайся, работай спокойно и ни о чем не думай.

– А мама? – настойчиво спросил Борис. – Ее не могут привлечь за контакты с диссидентами, если захотят на меня надавить?

– Это вряд ли, – улыбнулся Орлов-старший. – Мамины контакты с диссидентами закончились в тот самый момент, когда она решила расстаться с Андреем Викторовичем. Он когда-то ввел ее в это сообщество, оно действительно стало неотъемлемой частью ее жизни, но с той жизнью покончено.

– Ты точно знаешь?

– Так сказала мама. И я ей верю.

– Пап… – Борис помялся, словно не решаясь продолжить. – Почему мама вернулась? Мы никогда не говорим об этом, ничего не обсуждаем. Просто она привезла тебя из санатория и осталась, в тот день я вечером вернулся с работы – а она дома, как будто и не уходила. Ты не подумай, я очень рад, что она вернулась и что вы с ней… ну, все мы снова вместе. Но… Понимаешь, мне неуютно, когда я живу в семье и чего-то в этой семье не понимаю.

Александр Иванович не знал, что ответить. Некоторое время он шел молча, потом заговорил:

– Сынок, я не знаю, что думает и чувствует мама. Лучше тебе спросить у нее самой. Если же тебя интересует, почему я позволил ей вернуться, то скажу: я ее люблю. Очень люблю. И всегда любил. Мне не нужна никакая другая женщина. Моя жизнь может быть только либо с мамой, либо в одиночестве, если мама захочет от меня уйти. Никакого третьего варианта быть не может.

– Мама считает, что у тебя был роман с Аллой, – заметил Борис. – Или был, или до сих пор есть. И не только мама так думает.

– Я понимаю, – горько улыбнулся Александр Иванович. – И хочу, чтобы ты знал: это неправда, и правдой никогда не было и не будет. Ты говорил, что твой вопрос распадается на две части. Первую мы обсудили. В чем состоит вторая часть?

– Понимаешь, пап, если я остаюсь на следствии, то мне нужно решить, какую стратегию выбирать. Можно попытаться подладиться под эти новые правила, выполнять всякие мерзкие просьбы и просьбочки, делать, как велят, но за это иметь возможность заниматься любимым делом. Можно не подлаживаться, а только делать вид, что иду на поводу и соглашаюсь выполнить просьбу, но на самом деле поступать правильно и при этом изображать из себя услужливого дурака. Получится, что вроде я и не сделал так, как просили, но я ведь старался, и особо ругать меня не за что. Выкрутиться всегда можно, если хорошенько подумать. А можно просто честно служить своему делу и посылать всех просителей лесом. Мне будут объявлять выговоры с занесением в личное дело, лишать премий, ругать на всех совещаниях, короче, пугать мною детей. И в один прекрасный момент переведут на другую должность, не связанную со следствием, а на мое место возьмут какого-нибудь партийного или комсомольского деятеля, который когда-то учился на юрфаке и получил образование, позволяющее заниматься следственной работой. Да, он ни одного дня не работал юристом и давно забыл, как выглядит кодекс, да, он не умеет расследовать уголовные дела и живого преступника в глаза не видел, но кого это волнует, если он будет послушным и удобным? Вот три стратегии, других я пока не вижу. Можешь посоветовать что-нибудь?