Обратная сила. Том 3. 1983 - 1997 - Александра Маринина Страница 37

Предписанные докторами ежедневные пешие прогулки неожиданно быстро вошли у Александра Ивановича Орлова в привычку. Он, прежде проводивший свободное время в кресле или на диване, в кино или театре и предпочитавший передвигаться на автомобиле, вдруг стал чувствовать, что ему чего-то не хватает, если не отгулял в среднем темпе как минимум час. Участковый терапевт предупредила, что до конца июня больной Орлов может даже не мечтать о закрытии больничного, а заведующий юридической консультацией сказал, что без оформленного больничного листа юрисконсульт Орлов не может заключать соглашения о принятии защиты, потому что официально его на рабочем месте нет.

– Саня, это очень удачно получилось, – уговаривала мужа Людмила Анатольевна, – маклер подыскивает нам варианты обмена, люди будут приезжать смотреть нашу квартиру, а ты всегда можешь быть дома в нужный момент. С моим расписанием это трудно, у меня же то очники, то вечерники, то заочники, то заседание кафедры, то ученый совет. Если бы еще и ты сейчас работал, мы бы замучились…

В этом была своя правда, и Орлов смирился. Профессиональная карьера не пострадает, а жилищный вопрос решать необходимо. Каждое утро он созванивался с маклером, выяснял, нужно ли сегодня быть дома и в котором часу, проводил «смотрины», если они были назначены, и отправлялся на прогулку, поставив перед собой задачу как можно лучше изучить свой микрорайон. Ответить на вопрос: «Зачем это нужно, если они собираются в ближайшее время переезжать отсюда?», Александр Иванович не смог бы. Просто ему хотелось, чтобы прогулки не были совершенно бесцельными. Петляя по проходным дворам и сворачивая то вправо, то влево, он старался запомнить, где находятся прачечная, химчистка, сберкасса, музыкальная школа, магазин канцтоваров, с изумлением констатируя, что ухитрился прожить здесь много лет и не знать, куда относить белье в стирку или где купить блокноты. Всем этим всегда занималась Люсенька, а после ее ухода – Танюшка и Боря. Сам Орлов хорошо ориентировался только в продуктовых магазинах, умел правильно выбирать мясо для любого блюда, знал, в каком «молочном» чаще всего бывает майонез, почему-то ставший дефицитом, и всегда безошибочно помнил, в котором часу в булочную привозят свежий, прямо из пекарни, хлеб. Этим его участие в домашнем хозяйстве и ограничивалось.

Регулярные променады открыли Александру Ивановичу еще одно незнакомое ранее явление: оказалось, что мерная длительная ходьба помогает ему думать. Мысли его постоянно крутились вокруг жены и дочери, все прочее занимало Орлова куда меньше. Как вести себя с Люсей? Нужно ли выстраивать новые отношения с ней или оставить все, как было до ее ухода? Нужно ли спрашивать ее о чем-то? И самое главное – хочет ли он сам об этом «чем-то» знать? Имеет ли это хоть какой-то смысл? Как устроить, чтобы помогать Аллочке, поддерживать ее, видеться с ней и с внуком, и при этом не вызывать подозрений жены и ее неудовольствия, а заодно и избежать пересудов?

Людмила Анатольевна, вернувшись в семью, вела себя совершенно как прежде, словно и не было ее трехлетнего романа с режиссером Хвылей, и не было тех нескольких месяцев, когда она не жила дома. Ни малейших проявлений чувства вины, никаких заискивающих попыток искупить измену и ни слова о том, что произошло. «Я бы так не смог, – думал Орлов, вышагивая по бульвару, обсаженному тополями, то и дело морщась от летящего со всех сторон пуха, щекотно задевающего лицо. – В чем же разница между мной и Люсенькой? Почему она может, а я нет?»

Ответ пришел неожиданно и в первый момент показался Орлову смешным. Почему Люся с таким увлечением и азартом столько лет занимается гражданским правом и процессом, которые ему, Орлову, кажутся невыносимо скучными? Почему сам Александр Иванович, не один десяток лет имеющий дело с материей уголовно-правовой и уголовно-процессуальной, продолжает искренне считать, что эта отрасль права – самая интересная? Да потому, что у них с женой разное мышление, и каждый из них выбрал именно ту отрасль права, которая этому мышлению соответствует. Уголовное судопроизводство суть яростное нападение и отчаянная попытка защититься. Осознание своего права обвинять и своей правоты, которые на самом деле есть не что иное, как гордыня. Панический страх быть уличенным и наказанным и еще больший ужас перед перспективой быть обвиненным несправедливо. Истерика и невроз. Мышлению и всему эмоциональному строю Александра Орлова это вполне подходило, во всяком случае, не вызывало отторжения в то время, когда он выбирал специализацию. А вот Люсенька гражданское право не выбирала, оказалась на кафедре случайно, но потом, когда появилась возможность уйти в другую специальность, не стала ничего менять и продолжала заниматься цивилистикой. Почему? Да потому, что именно гражданское право в наибольшей, как оказалось, степени соответствовало ее внутреннему устройству. Не «обвинить и покарать во что бы то ни стало, пусть даже ценой разрушения множества жизней ни в чем не повинных людей», а «оценить ущерб, разработать способ его возмещения и найти разумный компромисс». Что толку в чувстве вины и в покаянном битье себя в грудь? Что толку в услужливости и заискивании перед мужем, которому ты изменила? Отношениям, любви и доверию нанесен ущерб, и исправить ситуацию можно только одним способом: вернуть все в то состояние, какое было до причинения ущерба. Если ты залил соседа – сделай сам или оплати ремонт, чтобы все стало, как было прежде. Соседу совсем не хочется жить с пятном на потолке и с отвалившимися обоями и каждый день слушать твои извинения.

«Мне никогда не приходило в голову, что между двумя отраслями права такая огромная психологическая разница, – с изумлением говорил себе Александр Иванович. – И точно такая же разница по идее должна быть между людьми, по многу лет серьезно и заинтересованно занимающимися криминальным циклом и цивилистикой».

Теперь он находил особое удовольствие в том, чтобы проверять свою неожиданную теорию на примерах знакомых юристов. Орлов, выходя на ежедневную прогулку, заранее решал, кого собирается сегодня вспоминать и чьи высказывания и поступки оценивать… Теория далеко не во всех случаях находила свое подтверждение, и Александр Иванович либо старался отточить формулировки и усовершенствовать саму теорию, либо вынужден был признать, что недостаточно хорошо знает человека, которого попытался проанализировать.