Волчья сотня - Наталья Александрова Страница 38

– А я прячусь, – Миколка шмыгнул носом, – япрячусь от чекистов. Они нашего брата, беспризорника, ловят и стреляют. Насшестеро было – я, Жбан, Лешка Косой, Миха, Шкилет и Сявка. Мы вместе кормились– когда на щипок, когда пьяного обшманаем, а когда и скок провернем. Хорошожили. А третьего дня у станции в облаву-то и попали. Чекисты нас, малолеток,отдельно посадили, говорят – повезем в приют, кормить будем. Шкилет-то и рад –он за кормежку куда хочешь пойдет. Ночь в каталажке просидели, утром повели насв машину – настоящая, «паккард» называется, – в голосе Миколки прозвучалосамое настоящее восхищение, – говорят, что в приют повезут. Тут я вывернулся,одного между ног звезданул, на карачки, прополз – и тикать. Они – догонять,один даже из шпалера шарахнул, да я шустрый – раз-раз, и смылся. А потомспрятался за сараями, смотрю – едет «паккард», тот самый, и едет прямо вОльховую Балку. А в Ольховой Балке чекисты к Духонину отправляют…

– Куда-куда? – поразился Борис.

– Будто сам не знаешь куда, – презрительнопроцедил Миколка, – в расход!

– Детей? – недоверчиво спросил Борис.

– Сам ты дите! – разозлился его собеседник идобавил с гордостью: – Мы не дети, мы – малолетние преступники!

– Однако ты, брат, того… загнул маленько насчет того,что в расход… мало ли какой дорогой ехали, может, в приют в ту же сторону надо…

– Ага, а через полчаса в Ольховой Балке отчего,интересно, пулемет строчил?

– Откуда я знаю? – рассердился Борис.

– Ты не знаешь, а я знаю, – стоял на своемМиколка, и непонятно было, сочиняет он или говорит чистую правду, – атолько пропали ребята, и как я теперь кормиться буду – не имею понятия. Новатаг везде много, так что пристроюсь куда-нибудь. А в приют я все равно непойду, там воспитывают и в школу ходить заставят, а я этого страсть не люблю. Аты, дяденька, зачем здесь прячешься?

– А тебе что за дело, кто я такой и зачем прячусь? Тысам от чекистов хоронишься!

– Это – дело разное, – солидно разъяснилМиколка, – я – малолетний преступник, а ты – классовый враг. Я вашегобрата, офицера, ух как ненавижу! Был бы шпалер у меня – застрелил бы!

– С чего это ты злющий такой? – удивилсяБорис. – Что я тебе плохого сделал?

– Чего – ничего! – пробасил Миколка. – Того исделал, что от рождения ты мне классовый враг.

– Говорил, что в школу ходить не хочешь, а сам вонкакой политически подкованный, – поддразнил Борис.

Он пошарил в кармане и нашел два куска сахару, что осталисьу него от продуктов, что дал им на дорогу Борисоглебский.

– Ладно, враг, – примирительно сказал Борис ипротянул в темноту сахар, – вот возьми и спи уже.

Беспризорник похрустел в темноте, повозился немного и затих.Вскоре раздалось его мерное посапывание. Во сне он придвинулся поближе к Борисуи приткнулся к его боку. Борис снял кожушок и прикрыл полой спящего классовоговрага, потом и сам заснул.

Снился ему длинный извилистый темный коридор. По этомукоридору шел он за кем-то невидимым, этот кто-то нес свечу, которая была в окружающейтьме единственным источником света, но самого человека со свечой рассмотретьникак не удавалось – неровное колеблющееся пламя удивительно искажало егооблик. Борис пытался догнать своего проводника, ему казалось очень важнымопределить, кто же это, но как он ни старался, расстояние между ними несокращалось. Воздух вокруг был плотен и вязок, Борис шел, с трудом преодолеваяего сопротивление, – так бывает трудно идти в реке, преодолевая сильноевстречное течение.

– Кто вы? – спросил Борис. – Куда мыидем? – Но вопрос, который он хотел задать громко, в полный голос, елеслышно прошелестел в темноте, как ветер в последних осенних листьях.

Однако человек со свечой услышал его, но вместо ответапредостерегающе поднял руку, призывая Бориса к молчанию.

– Скоро! – прозвучал его голос, удивительнознакомый Борису. – Скоро!

Впереди в неровном свете свечи показалась дверь. Человеквзялся за ручку, потянул ее на себя… Дверь начала медленно открываться. Израсширяющейся щели, как кровь из сабельной раны, полился в коридор свет. Борисустало страшно и вместе с тем любопытно, он начал догадываться, кого сейчасувидит… И проснулся.

Сквозь щели в досках пробивался солнечный свет. Борис несразу вспомнил, где находится. Сарай… земляной пол… Наконец он полностью пришелв себя, вспомнил поезд, бегство по ночным улицам, беспризорника… Миколки и следпростыл. Оглядевшись, Борис понял, что исчез и теплый кожушок, а такжеревольвер, в пропаже которого Борис убедился, сунув руку за ремень. Спал Борисвообще очень чутко, здесь, в сарае, все время вздрагивал от каждого шороха, нотем не менее Миколка умудрился залезть ему за пазуху – видно, был мастеромсвоего дела. Да, подарки Горецкого долго у Бориса не задерживаются – первыйпистолет проиграл, второй – украли… Ордынцев обругал про себя ловкогомальчишку, потянулся и выглянул сквозь щель наружу.

Закоулок был пуст. Борис кое-как отряхнул свою одежду ивыбрался из сарая. На соседней улице было оживленнее: шли по своим деламмастеровые, железнодорожники, тащились крестьянские подводы. Смешавшись столпой, Борис дошел до площади, где располагалась импровизированная барахолка.Крестьяне обменивали муку и картошку на мануфактуру, городские босяки продавалипоношенную одежду, зажигалки, явно ворованные инструменты. Одноглазый мужикпытался продать или обменять на что-нибудь стоящее старинную французскую книгу,явно из разграбленного помещичьего дома, но покупателей не находилось.

Здесь, в этой толчее, Борис сильно рассчитывал найти Саенко,а в крайнем случае хотел сменять военный френч на что-то цивильное, чтобы нетак смахивать на офицера.

Вдруг боковым зрением он заметил поблизости странноедвижение. Он скосил глаза в ту сторону и увидел, как его давешний знакомец,малолетний уголовник Миколка, ловким движением вытаскивает кошелек урастерявшегося от городской суеты пожилого крестьянина. Борис еще раздумывал,как ему поступить – схватить ли воришку, либо же проследить его и в укромномместе отобрать свой револьвер, а кожушок уж пусть носит, а беспризорник ужеистошно вопил:

– Люди добрые, держите его! Я его знаю! Это же белыйохвицер, шкура! Как я ихнего брата не люблю, аж в грудях холодеет! Сердце моеих просто не переносит!

Борис кинулся в толпу, но толпа расступилась перед ним,вытолкнула его, как инородное тело, а с краю площади уже пробирались несколькокрасноармейцев. Борис метался по кругу, а толпа глядела на него пустымиглазами, и не было в этих глазах злобы, а просто тупой интерес к ловлечеловека. Он остро пожалел о пропаже револьвера – сейчас пальнул бы пару раз вненавистные хари. Какой-то мужик подставил ему ногу, Борис споткнулся, налетеликрасноармейцы, его схватили, надавали ему тумаков, а после хорошего удара поголове он охнул и оказался распростертым на земле – ноги не держали. Очевидно,он потерял сознание ненадолго, потому что некоторое время не воспринималдействительность. Очнулся он скоро и попробовал вырваться из держащих рук.