Не возжелай мне зла - Джулия Корбин Страница 37

В воскресенье просыпаюсь в половине пятого, рановато, еще даже толком не рассвело. Надеваю халат и спускаюсь вниз. Бенсон выплясывает у ног, открываю заднюю дверь, пусть побегает по саду, вспомнит знакомые запахи, забыл уж, наверное. И в открытую дверь вижу небо. Я очень люблю наш дом еще и потому, что он развернут к юго-востоку, вокруг нет высоток, заслоняющих панораму, небо видно до самого горизонта, и сейчас оно окрашено малиновой рябью.

«Небо красно поутру — пастуху не по нутру», — звучит в голове отцовский голос. Меня всегда поражало, как много мыслей и чувств бессознательно привязаны к детству. Наши реакции подобны звуковой дорожке граммофонной пластинки, мы вспоминаем старые мелодии так же легко, как переходим из гостиной в кухню. Думаю, люди не меняются. Мне кажется, для нормального человека это лишь игра на публику, на самом деле нас переделать невозможно, мы всегда останемся такими, какие есть. За нами тянется длинный шлейф прошлого, он неотделим от нас, как хвост от собаки, и нельзя пристегнуть новый, более модный, это не платье. Наше прошлое всегда с нами.

Никогда не была заядлой курильщицей, да и к спиртному отношусь прохладно. Только чашка кофе способна поддержать меня, когда страх мешается с усталостью, как алые и розовые тона на утреннем небе. Сегодня я иду в психиатрическую клинику Эдинбурга встречаться с Тревором Стюартом, чтобы окончательно убедиться: не он чуть не убил Робби, не он в пятницу тайком проник к нам в дом. Дети сегодня не с Филом, я не хочу оставлять их одних, и надо договориться, чтобы они провели время в гостях у друзей. Лейла, конечно, с радостью примет у себя обоих. Она всегда рада присмотреть за чужими детьми, особенно за моими.

Звонить ей сейчас рановато. Иду в гостиную, оглядываю стену. Слова «убийца» там уже нет. Никаких следов. Но я прекрасно помню, где и как оно было расположено: буква «у» в нескольких футах над штепсельной розеткой, а последняя буква «а» над столиком, где у меня хранятся счета и письменные принадлежности: бумага, конверты, ручки. Смотри, ничего не осталось, говорю я себе. Никто даже не догадается, что здесь было. Просто мы решили поменять обои, вот и все.

Наливаю себе чаю, открываю книгу, гляжу в нее, но вижу перед собой не строчки, а все ту же голую стену. Пяти минут не проходит, как я снова встаю. Еще только шесть часов. Гулять с Бенсоном я боюсь, не оставлять же детей одних в доме. Кажется, ничего не остается, кроме как ждать, бороться с глупыми мыслями, мучиться угрызениями совести, искать виноватого. Никогда не прощу себе, если моя давняя ошибка навлекла на Робби, а возможно, и на Лорен беду. Может быть, поначалу я и была плохой матерью, не хотела ребенка, но теперь без детей мне нет жизни. Звучит, конечно, банально, но это правда. Без них я никто.

На глазах выступают слезы, и я иду на кухню, чтобы как-то отвлечься. Вижу несколько перезрелых бананов в вазе для фруктов, пакетик шоколадной крошки в шкафу, рядом липкую банку с черной патокой и овсяные хлопья, срок годности которых вот-вот истечет. Выкладываю все на стол. А не испечь ли банановый хлеб, овсяное печенье с шоколадной крошкой? Компания у меня подходящая: Бенсон и включенное радио. Пока все готовится в духовке, перетряхиваю холодильник, нахожу остатки ово щей, как раз хватит на кастрюльку супчика. Выкладываю печенье на решетку остывать. И тут звонит телефон.

— Что у вас стряслось в пятницу? — слышу в трубке тревожный голос Лейлы. — Робби прислал Марку сообщение, будто к вам в дом залезли воры.

— Да не то чтобы воры…

Подробно рассказываю, что случилось с того момента, как мы вернулись домой, до того, как отправились ночевать в гостиницу.

— Почему мне ничего не сказала? — В голосе явная обида. — Могли бы остаться у меня.

— У тебя вчера была свадьба. Не хватало только нас в доме, и так, небось, дым коромыслом.

— Я тебе подруга или кто, глупая ты корова? — Она тяжко вздыхает. — Ну что тебе стоило позвонить? Разве с друзьями так поступают?

— Прости, я виновата, но сама видишь, Фил от нас ушел, и я привыкла справляться сама.

— Так вот знай, что я всегда рада тебе помочь. У нас все пополам, и радость и горе, понятно?

— Понятно. Спасибо тебе. — Беру Бенсона на колени и глажу между ушей. — Я тут все утро пеку. Заходи на чай. Зайдешь?

— С удовольствием. А вы приходите на воскресный обед.

— Прекрасно.

Вот и решена проблема. Уверена, Лейла не станет возражать, если после обеда я ненадолго исчезну, навещу Тревора.

— Принесу банановый хлеб и печенье. Где-нибудь в районе двух?

— Отлично. До встречи.

Кладу трубку, некоторое время сижу с Бенсоном на коленях, гляжу в окно. Пророчество о том, что погода испортится, начинает сбываться. С запада надвигаются тучи, небо темнеет. Инспектору О’Рейли я про Тревора Стюарта ничего не говорила. А Лейле сказать или нет? Когда все случилось, она очень мне сочувствовала, и, возможно, стоит обратиться к ней за помощью. Но я еще не решила, пока раздумываю. Интересно, в чем тут загвоздка? Что мне мешает это сделать? Ага, вот в чем, доходит наконец до меня, в том, что никому нельзя рассказывать о своих подозрениях только потому, что очень хочется. Тогда подозрения превратятся в реальность, а я очень надеюсь, что это плод моего воспаленного воображения, которое уже выходит из-под контроля. Господи, сделай так, чтобы вдруг явился О’Рейли и сообщил: Тесс Уильямсон раскололась, она, оказывается, с ума сходит по Робби и решила таким оригинальным образом с ним объясниться.