Чушь собачья - Светлана Алешина Страница 36

Рано или поздно она должна где-то появиться, и тогда мы сможем опубликовать завершение истории. Материала и без того достаточно, и хотя его публикация уже не будет столь эффектной, главной своей цели мы добились – артист Токмаков на свободе, и даже зло в какой-то степени уже наказано. И все-таки это предвкушение разочарования было очень неприятным чувством.

Затон млел под летним солнцем – два ряда удаляющихся вдоль берега домов, в основном деревянных, старых, окруженных маленькими садиками и огородными участками, выгоревшая, покрытая мельчайшей пылью дорога, деревянные лодки на берегу, прохладное зеркало Волги в двух шагах и редкие местные обитатели, загорелые до черноты и голые до пояса.

Клавдия Дмитриевна указала нам на один из домиков в конце улицы – покосившийся, с чахлым огородом за щербатым забором. Добровольский остановил машину метров за тридцать, предложил Клавдии Дмитриевне посидеть на месте, в тенечке. Мы вышли и направились к дому пешком.

– Самое смешное, что нас действительно могут даже не пустить в дом, – заметил благодушно Добровольский. – Я давно заметил, что сильно пьющие люди особенно щепетильны в вопросах права. Причем их правосознание возрастает прямо пропорционально степени опьянения. Если эта Карповна начала уже с утра, у нас будут проблемы.

– Но что же тогда делать? – с тревогой спросила я.

– Что-нибудь придумаем, – беззаботно ответил Добровольский. – Может быть, придется сделать небольшое пожертвование.

Пожертвование не понадобилось. Когда мы поднялись на шаткое крыльцо, обнаружилось, что дверь открыта.

Добровольский вошел в сени, где остро пахло сушеной рыбой, и осторожно приоткрыл следующую дверь. Мы сразу попали на кухню, где никого не было, а пахло ненамного лучше. Вдобавок здесь было полно мух, которые зудели так, что мороз шел по коже.

Добровольский свернул в маленький темный коридорчик и обнаружил еще две двери. За одной оказалась спаленка – грязная и невыносимо душная. В ней тоже никого не было.

Если кто-то и снимал здесь комнату, то он должен был находиться за последней дверью, в той части дома, которая выходила окнами на заднюю часть двора. Отчасти это подтверждалось тем, что дверь была заперта изнутри.

Подергав ручку, Добровольский вопросительно посмотрел на меня. Я нетерпеливо пожала плечами. Помимо всего прочего, в этой избушке на курьих ножках было ужасно жарко, как в парной. Мне хотелось одного – поскорее со всем развязаться. Добровольский ободряюще мне улыбнулся и постучал в дверь – торопливо и неуверенно. Внутри что-то стукнуло, и послышалось раздраженное шлепанье босых ног. А потом сердитый голос, который несомненно принадлежал Шарон, буркнул из-за двери:

– Какого черта? Я же просила мне днем не мешать!

Добровольский мне подмигнул и повторил стук. В комнате послышалась долгая непонятная возня, потом дверь приоткрылась сантиметров на пять, и в образовавшуюся щель высунулся подозрительный глаз, прикрытый черной как смоль челкой. Несмотря на полумрак, Шарон узнала меня сразу.

Я ожидала чего угодно – сопротивления, бегства, истерики. Но ничего такого не случилось. Сначала Шарон просто словно окаменела, и лишь зрачок ее метался, словно загнанный крошечный зверек. Но потом он вдруг угомонился, а сама Шарон обмякла и шагнула назад, толкнув дверь, чтобы она открылась пошире.

– Черт с вами, заходите! – произнесла она вялым, измученным голосом. – Все равно задницу драть уже не из-за чего, – произнеся эти слова, она с облегчением стянула с головы черный парик и, не глядя, отшвырнула его в угол.

Мы вошли в комнату. В солнечных полосах, тянущихся через помещение, плавали густые пылинки. По углам висела паутина. Здесь было жарко, грязно и неуютно. На ветхих стульях, на старой кровати, на столе валялись женские наряды. Сама Шарон предстала перед нами одетой лишь в ядовито-желтое бикини. У нее была отличная фигура.

Однако было в этой комнате еще кое-что, привлекающее внимание. Увидев это, Добровольский даже слегка присвистнул. На бельевой веревке, натянутой по диагонали, висели сморщенные бумажки, оказавшиеся при внимательном рассмотрении долларовыми купюрами.

Шарон проследила за нашими взглядами, невесело усмехнулась и потянулась за сигаретами, которые лежали на столе.

– Можете не пялиться, – сказала она, щелкая зажигалкой. – Все накрылось медным тазом!