Маска Дантеса - Роман Буревой Страница 36

— Бунт озерников? Я ничего подобного не слышал. — Друз хотел сказать, что не только про озерников, но и про Китеж мало что знает, разве что некоторые особенности общения в галанете, но потом передумал. — Они же все там счастливы, на дне…

— Бунт озерники подняли пятьдесят лет назад. Они хотели подчинить себе наземные княжества. Устроили тайную встречу. Собрались все главы открытых озерных городов. Но среди них был наш агент, он и выдал заговорщиков. Почти двести человек были приговорены к смерти…

— Двести человек, — зачем-то повторил Друз.

— Они сидели вон в том каземате. — Офицер указал рукой куда-то за спину Друза. — Смотрели, как готовят этот помост и эту плаху, как строятся солдаты. Как пришел палач. Двести человек — это много крови. Она стекала по каменному желобу вон в ту решетку.

Друз повернулся и посмотрел туда, куда указывал офицер. Там в самом деле мутно поблескивала решетка. Сейчас тонкая струйка дождевой воды несла к стоку мусор — веточки, стебельки травы. Возле самой решетки грудой лежали вывалившиеся из кладки серые камни. И вдруг все переменилось. Заскрипели деревянные ступени, на помост шагнул здоровяк в красной рубахе. А возле помоста, внизу, уже толпились, тесня друг друга, люди с одинаково бескровными лицами, в белых рубахах, со связанными за спинами руками. Вот один из них стал подниматься на помост. Послышался барабанный бой, но самих барабанщиков не было видно. Человек подошел к плахе. Остановился. Палач с треском рванул рубаху, обнажая спину и плечи. Белая, лишенная загара кожа. Человек опустился на колени, покорно положил голову на деревянную колоду. Палач наклонился, отвел в сторону пряди длинных светлых волос. Взмах топора. И по желобу быстро, слишком быстро помчался алый густой поток.

«Головидео, всего лишь головидео…» — мысленно попытался успокоить себя Друз. Но зубы против воли выбили предательскую дробь.

Тем временем на помост уже поднимался новый приговоренный.

— Лаций обречен! — донесся из-за стены многоголосый возглас. — Смерть убийце Рюриковича! Смерть!..

Голограммы казнимых поблекли и отдалились, утратили свою реальность.

— Смерть! — уже вовсю ревели за стеной.

— Мне отрубят голову? — спросил Друз.

— Да, за умышленное убийство вам отрубят голову. Но если вы сознаетесь, то Великий князь может вас помиловать. Он милосерден к тем, кто раскаялся.

Алый поток вливался в черные зевы решетки. Друз понимал, что все это — и казнь, и ручей крови — виртуалка, иллюзия. Надо лишь дотронуться до алого потока и убедиться… Но Друз не осмелился.

— Они не раскаялись? Двести приговоренных, и никто не раскаялся? — недоверчиво спросил он.

— Никто.

«Не верю», — хотел выкрикнуть Друз, но опять промолчал.

Офицер не торопился, позволяя арестанту в полной мере насладиться исходящим от тюремного двора ужасом. Друз ощущал липкое дыхание смерти спиной и затылком.

— Смерть лацийцу! — надрывался голос за стеной.

«Нет!» — хотелось орать арестованному, мчаться куда-то, хватать пересохшим ртом влажный тягучий воздух.

«Нет», — сказал другой голос коротко и твердо, будто центурион вновь очутился на «Сципионе», и командир линкора отдавал ему приказ.

Центурион Лация не имеет права трусить.

Друз приосанился, расправил плечи, сверху вниз глянул на сопровождавшего его офицера. Благо рост позволял. Офицер смутился. Оглянулся зачем-то. На помосте вновь мелькал сделавшийся алым топор. Будто эмалью его покрыли.

— Ничего страшного, — сказал Друз, — я заметил: он отрубает голову одним ударом. Ни разу не промахнулся. Волосы у меня короткие, мешать не будут. А рубашку я сниму заранее, чтобы ворот не рвали. Или еще, знаете, могут ножницами вырезать. А ножницы холодные… бр-р-р…

— Идемте, — офицер указал арестанту на ворота, ведущие назад, к казематам. Экскурсия, похоже, не удалась.

Друз хмыкнул, хотя это уже, наверное, было излишним. Игрой. Позой. Но Друз не мог себе в такой малости отказать.

«Вот если бы Лери видела…» — он представил, что шагает по палубе линкора, и шаг сам собою стал пружинист.

— Вам страшно, — шепнул офицер ему в спину.

«А вот и нет!» — хотел по-мальчишески крикнуть Друз, но не крикнул, сдержался, и понял, что теперь уже точно одержал в этой крошечной схватке победу.

— Лаций обречен! — неслось из-за стены.

— Да, кстати, забыл спросить… Когда в Вышеграде карнавал? — поинтересовался Друз.

— Скоро придет, — отвечал офицер. — Но вас казнят прежде.

После уличного света в камере было почти черно. Друз наткнулся на стул и едва не упал. Постепенно глаза вновь привыкли к полумраку. Похоже, в камере нет даже видеонаблюдения — настолько строго соблюдена реконструкция.

Арестованный улучил миг, когда никто не заглядывал в глазок, развернул обертку фисташек. И не удивился, обнаружив на внутренней стороне надпись на латыни.

«Признайся в убийстве! Нам нужно выиграть время, — гласила записка на обертке. — Потом К. тебя вытащит».

Почерк, несомненно, принадлежал Лери. Друз шмыгнул носом. Но это шмыганье тоже можно было списать на насморк. Заключенный опустился на колченогий стул, уперся локтями в колени.

Признаться в убийстве — просила Лери. И этот офицер, что демонстрировал настоящую плаху и виртуальную казнь, он тоже требовал: признайся! Они что, сговорились, — Лери и этот офицер? Обёртка задрожала в руке Друза. Ну, этот тип — понятно, ему надо запугать заключенного, чтобы тот от страха потерял остатки мозгов. Но Лери! Как она могла посоветовать такое?

Неужели готова любить жалкого труса? Или ей только кажется, что готова? Она хочет его спасти любой ценой. Она умоляет: признайся…

Нет. Друз затряс головой.

«Я не убивал и потому не могу сознаться. Не могу — и все. Можете вести меня на плаху!»

Утро наступило, а Корвин так и не лег спать. По галанету для него пришло сообщение: следствие установило, что отпечатки Друза на бластере, переданном Марком, подлинные. Поэтому эксперты еще сутки будут изучать улики. Значит, еще день и еще ночь у Марка имеются в запасе. Надо хотя бы подкрепиться, но яства Ксении для этого не подойдут.

С заменой оружия Марк разобрался… А вот убийца был по-прежнему не известен. И главное — никаких доказательств.

Марк вновь включил запись допроса.

«Человек торопился. Бежал. Я выглянул. Увидел спину, затянутую в синее, и голову в колпаке синего цвета».

«Колпак»… почему Друз сказал «колпак»? Постой! Колпак! На латыни «митра»! Но про митру Друз говорил еще раз… То есть не про митру… «Ты веришь следователю? Я бы не поверил и священнику!»