Любовь.ru. Любовь и смерть всегда вдвоем - Наталья Андреева Страница 36

Стас сказал Любе:

— Не хочет больше о Линевой. Сейчас самое главное будет.

— … знали Олега Анатольевича Петрова?

Люба напряглась.

— Как? — переспросила Осокина. — Петрова?

— Распространенная фамилия, понимаю. Но попытайтесь вспомнить. Может быть, он брал у вашего мужа денег взаймы?

— Ах, да! Олег Петров! Ну, как же! Конечно, помню! Так он все отдал! Там была какая-то история с Интернет-кафе…

— Какая история?

— Смешная. Я не помню подробностей. Кто-то кого-то надул. Кажется, этот Петров поспорил на ящик пива. И выиграл в итоге большие деньги.

— Как так? У кого?

— Честно слово, я не помню! Я ведь не разбираюсь в компьютерах! Это для меня слишком сложно. То, что они с мужем обсуждали. Предмет спора. К тому же, всех, кто познакомился с Эликом через Линеву, я старалась у себя в доме не принимать.

— Так это Линева познакомила Эльдара Эдуардовича с Петровым?

— Да, — сухо сказала Осокина. — Не исключаю, что это один из ее любовников.

— Но как мог в таком случае ваш муж давать ему деньги взаймы? Разве он не ревновал?

— Она так мило это делала. «Ми-и-лый, это мой близкий друг, с которым… Ах, впрочем, это теперь неважно! Главное, что ему срочно нужны деньги, а ты можешь помочь. Ну, что тебе стоит? Вы поговорите, а мне пора». И тут же зацепиться за рукав другого мужчины. У нее есть и такая отвратительная привычка! Повиснет на ком-нибудь, и никакими силами не отцепишь, — раздраженно сказала Марианна Руслановна. — Надоест, тут же подыщет другую жертву. При желании Алина Линева могла создать клуб брошенных ею мужчин, и все они были бы друзьями.

Стас нажал на кнопку, и пленка стала перематываться.

— Ну, дальше уже совсем не интересно, — пояснил он. — Ругает Линеву.

Люба едва успела остановить его:

— Подожди!

И она снова услышала голос Марианны Руслановны. Конец ее беседы со Стасом:

— …Мы, жены бизнесменов, посвятившие себя домашнему хозяйству и детям, ошибочно думаем, что это лучший способ удержать мужей. Быть идеальной женой, матерью, хорошей хозяйкой. Мы посещаем психологов, консультантов, имиджмейкеров, выписываем женские журналы с огромным количеством полезных советов. И старательно этим советам следуем. А что в итоге? Что я ему сделала плохого? И вдруг, как гром среди ясного неба! «Я тебя ненавижу!» А, собственно, за что? Ведь все было идеально! Быт налажен, бюджет рассчитан, жизнь распланирована на десять лет вперед: субботний отдых в боулинг-клубе, рождественские каникулы в Финляндии, отпуск на Канарских островах. И как это ужасно — с небес на землю. Элик стал вдруг так скуп! Это же его дети! Куда уходили деньги, не понимаю? Неужели на его юную любовницу? Но ради нее обделить собственных детей? Не понимаю…

— А сейчас вы на что живете, Марианна Русланова?

— Официально мы не были в разводе. Бизнес теперь принадлежит мне. Я получаю хорошие дивиденды.

— А магазин «Чай, кофе»? Где работает Гульнара? Он чей?

— Что? Да, есть такой магазин. Тоже теперь мой, — равнодушно сказала Осокина.

— Почему же вы ее не уволите?

— За что? Мстить? Я же сказала, что Элик не к Гульнаре ушел. Не было бы Линевой, не было бы и ее. А девушке тоже надо на что-то жить. Ведь после смерти Элика все осталось мне. А ей ни гроша…

— Все. Точка, — сказал Стас.

Из диктофона раздалось шипение: пленка кончилась.

— Ты думаешь… — начала было Люба.

— А не она ли его, часом? — закончил ее мысль Стас. — Темная история. Надо послушать вторую осокинскую бабу. Извиняюсь, женщину.

— Подожди, — вновь остановила его Люба.

— Что это с тобой? — усмехнулся Стас. — Обиделась, когда услышала от Осокиной про своего мужа и Линеву?

— Я не могу понять, — растерянно сказала Люба. — Ведь, если Олег любил эту женщину, если она ему помогала находить кредиторов, должен же был он о ней хоть изредка упоминать! Но я ни разу не слышала от него об Алине! Никогда!

— А вообще о женщинах? Чье-то имя он упоминал?

— Только бывшей жены. О Маше говорил часто. Маша Петрова. Я точно знаю, что у Олега больше никого не было. Она что-то путает, эта Осокина.

— Мне так…

Услышав звонок в дверь, оба невольно вздрогнули.

— Это ж пиццу привезли! — вспомнил Стас. -Увлеклись мы с тобой!

— Что-то они долго сегодня, — удивилась Люба. — В прошлый раз за двадцать минут управились, а теперь целый час копались! Пойду, расплачусь.

— Я сам.

Он вскочил и, не надевая рубашки, пошел открывать дверь посыльному. Вернулся задумчивый, держа в руке коробку с пиццей. Недовольно сказал:

— Холодная.

— Что-то случилось?

— Мне показалось, что это тот же самый парень. Что у них, других разносчиков нет? И он так странно на меня реагирует.

— Как?

— Убегает, я едва успеваю сунуть ему деньги. Низко нагнув голову, словно не хочет, чтобы я увидел его лицо.

— Кстати, сколько я тебе должна за пиццу? Я же сказала, что угощаю.

— Моя еда, твоя квартира. Устраивает?

— Сомнительная сделка.

— А, по-моему, выгодная. Ты же не ходишь в магазин. Кстати, когда это пройдет?

— Что пройдет?

— Твоя фобия.

— Вот когда ты поймаешь убийцу Олега, тогда и… Давай слушать дальше.

— Сначала поужинаем.

И Самохвалов накинулся на пиццу. Любе ничего не оставалось, как присоединиться к нему. К записи они вернулись минут через десять. Стас вытер руки и достал из сумки другую кассету.

— Для справки. Гуля теперь живет в однокомнатной квартире, не в тех хоромах, что снимал для нее Осокин. Какой же там бардак! Даже я обалдел. А я видал и не такое. Мне всегда казалось, что восточные женщины исключительные хозяйки, и все у них в доме блестит. Ошибся. Я застал красавицу с телефоном в руке, одетую в грязные джинсы и сомнительной свежести футболку. И тут же вспомнил Осокину. Гульнара — неряха. И как Осокин с ней жил? Он же привык к чистоте и домашнему уюту. Гульнара же поглощена своим романом. Ха-ха! Телефонным! Когда я показал удостоверение и стал задавать вопросы, девушка начала нервничать. Разговор не получился. По-моему, она все время врала.

— Давай послушаем, — предложила Люба.

Стас включил диктофон, развалился на диване и занялся остатками пиццы. Казалось, разговор с Гульнарой его совершенно не интересовал.

… — я не виновата, да? Эдик очень любил эту Алину.

— Эдик? Почему Эдик?

— Он не хотел, чтобы я звала его как эта… Ну, его старуха.