Десять басен смерти - Арно Делаланд Страница 35

Справа, на террасе, Пьетро мог полюбоваться вазой Войны.

А слева вазой Мира.

Следуй за призраком Короля.

Венецианец перевел взгляд с одной вазы на другую. Он двинулся вперед. Гуляющему предлагалось зигзагом спуститься по ступенькам между ними. Буря и гавань. Ведь так и жизнь, несмотря на все сомнения, трудности и неуверенность, пролагала себе путь между битвами и перемириями. Однако Пьетро догадывался, что мысль Баснописца заключалась не только в этом. Он также говорил ему, что в зависимости от природы его поступков на него самого, может быть, ляжет ответственность за втягивание королевства в Войну или за поддержание Мира. «Уверен ли ты, что хочешь объявить мне войну? – казалось, спрашивал он своего противника. – А почему бы не вступить в союз и не присоединиться ко мне?» Баснописец предлагал ему шанс примкнуть к нему или выйти из игры. Одним этим предписанием – «Выбирай!» – Баснописец уже объявлял о своем проекте, в котором крылась угроза. Он извергнет молнию или предотвратит ее удар. Это больше не было обычной прогулкой, но духовным восхождением и, как Пьетро догадывался, полем боя.

Он спустился по ступенькам.

Призрак Людовика XIV продолжал свой рассказ.

«2. Затем следуйте прямо к Латоне и остановитесь, чтобы осмотреть ее, а также ящериц, пандусы, статуи, Королевскую аллею, Аполлона, канал, а затем повернитесь и посмотрите на партер и дворец».

Неподалеку располагался партер Латоны, на котором находился наиболее импозантный фонтан сада, дворцовый шедевр. Создателя его скульптурной части вдохновили «Метаморфозы» Овидия. Пьетро попытался вспомнить эту древнюю историю. Латона, мать Дианы и Аполлона, одна из жен Юпитера, была изгнана с Олимпа Юноной, которая не мог простить неверности своего божественного супруга. Скитаясь по Земле вместе с детьми, Латона попыталась получит помощь от крестьян Ликии… но тщетно. Она воззвала к Юпитеру, который отомстил за нее, превратив эгоистичных крестьян в жаб и лягушек. По этой причине в бассейне фонтана находилось несколько земноводных, а также черепах. Они образовывали вокруг Латоны и ее детей нечто вроде хора отчаявшихся, навечно отторгнутых от Духа, Правды и Красоты. Открыв пасть и взирая на небеса, они вместе вопили: «Будьте милосердны, откройте другим свое сердце, иначе вас постигнет метаморфоза!»

Итак, смысл мифа был Пьетро ясен. Эти партеры находились как раз на пересечении дорожек, о которых говорил ему садовник. На этом перекрестке венецианец угадал и еще кое-что: речь шла о саде, в котором Парки пряли нити судеб. Его собственная судьба как будто оказалась на распутье. Он вспомнил о том, что сказал нормандец: «Эти сады суть леса символов! Они говорят с нами, господин де Лансаль! Они обладают моральным смыслом…»

Пьетро вздохнул. «По какому пути мне направиться?»

На север вел путь труда, обязанностей, творчества. На юг – путь удовольствий, которые могли обернуться великими иллюзиями. Прямо напротив была Королевская аллея, Прямой Путь, конечно, тот, который следовало избрать. Бесконечный и прекрасный, отчасти грустный и суровый, он располагался напротив дворца. Это был путь честного человека. Развернутая к водным резервуарам, его грандиозная прямолинейная перспектива простиралась до самого горизонта, не отклоняясь, не рассеиваясь, не исчезая. Получив наставление от Лаокоона, подвергнутого наказанию в окружении его сыновей, заблудшая душа понимала, что следовало остерегаться дьявола. Глядя на Венеру, которая сушила волосы, – а в них всем дугами сверкали капли воды, – душа получала подтверждение своего выбора в пользу новой жизни любви и света. Так сменяли друг друга геометрические, полные смысла линии, ведущие к внушительной купальне Аполлона.

Этот полукруглый бассейн, открытый в бесконечность, окруженный беседками и статуями, был пунктом пересечения всех дорожек. В самой сердцевине фонтана вставали на дыбы, выплескивая водные струи, великолепные кони божественной колесницы. Аполлон в окружении дельфинов являлся в апофеозе, олицетворяя образ ежедневно восходящего солнца, что, конечно, было и намеком на «короля-солнце». Он поднимался из сверкающих каскадов под знаком трех лилий, обозначающих Избранника, и это было славное богоявление, в обрамлении двадцати восьми струй, открытое на все четыре стороны света, под аккомпанемент четырех охотничьих рогов, трубящих миру о его пришествии… А ниже ровная прохладная поверхность Большого канала, обрамленного уходящими вдаль рядами деревьев, увлекала взор в совершенную, безмятежную перспективу, подобную окну, раскрытому к горизонту…

Пьетро прищурился, затем взглянул на стихотворение Баснописца и на королевский путеводитель.

Он пошел дальше. Под ногами хрустел песок. У него было странное ощущение, как будто он связан с землей какой-то тайной, которая укореняла его, приводила его в соприкосновение с земной утробой, с этими садами и их растительностью.

Он продолжал двигаться вперед; на пути ему встретился швейцарский гвардеец. В почти пустом парке эта встреча показалась необычайной и таинственной. Солдат облокотился на свое ружье, его глаза были закрыты, он казался почти мертвым. Его можно было принять за одну из статуй, которыми был усеян весь сад, и не хватало лишь, чтобы самшитовые ветви или плющ оплели его, завершив процесс его окаменения.

Пьетро молча прошел на расстоянии нескольких метров от солдата.

Он продолжил свою прогулку.

«3. Затем поверните налево и пройдите между сфинксами; по пути остановитесь перед кабинетом, чтобы полюбоваться водометной струей и водной гладью; поравнявшись со сфинксами, полюбуйтесь южным партером, а затем идите прямо на крышу оранжереи, откуда открывается вид на Оранжерейный партер и озеро Швейцарцев».

Вот оно. Доверься мне… Следуй за мной.

Повернув налево, лицом к садовому комплексу, у выхода из дворца можно было попасть в запретную аллею. Ось север-юг, о которой ему говорил садовник. Ось отверженного Богом. У входа друг напротив друга располагались два сфинкса. Крылатый ребенок, взобравшийся верхом на одного из них, казалось, отталкивал Пьетро правой рукой: «Не ходи туда!» Ребенок на спине сфинкса пытался увлечь его на правильный путь. Сфинксы, украшенные каменными херувимами, возникли перед ним как две загадки. Не ошибись в выборе Пути. Однако именно на этот путь приглашал его Баснописец. Этот ребус во французском регулярном саду. эта западня из символов с каждым шагом захлопывалась все больше. Он понял, что Баснописец не просто предлагал ему какую-то историю, но стремился передать ему свое видение, погрузиться вместе с ним в иную реальность. «Входи, иди ко мне, в мой театр, в мои декорации», – как будто говорил он. Пьетро позволил вывести себя на арену. У него было такое ощущение, как будто он постепенно приходит к смутному осознанию чего-то; и он знал, что разгадка ждет его там, под покровом тени – там, в конце пути.

Пусть тебя ведут символы. И твое колдовское воображение.

И я стану твоим Колдуном.

Здесь ты находишься в Моем царстве.

Пьетро спрашивал себя, не сошел ли он уже с ума, не стал ли слепцом, не потерялся ли, созерцая абстрактные светила. На пороге разгадки тайны его вновь охватило беспокойство. Сейчас он шел по тисовой аллее Южного партера; деревья были посажены группами по шесть – число дьявола. А сами тисы символизировали смерть! Если он продолжит идти по этому пути, он достигнет оранжереи. В сладком оцепенении этого геометрического рая, удаленного от действительности, он затеряется в игре теорем и абстрактных форм, утонет в блаженном созерцании беспредметных интеллектуальных построений. Здесь Баснописец представал в своем подлинном обличье: он был лишь постановщиком, убийцей – Баснописец был безумцем, но в то же время и моралистом. По ту сторону оранжереи восторженный посетитель закончит свою жизнь в озере Швейцарцев, в иллюзии тщетных утопий и искусственного рая. В отдалении каменный Марк Курций [24]бросался в пламя. Пьетро оглянулся на пройденный им путь: террасы, вазы, сфинксы. С другой стороны: оранжерея, озеро, Марк Курций. Ось север-юг: 666 туазов, [25]ось Зла! Он оглянулся, затем снова посмотрел вперед.