Охота на вампиров - Елена Топильская Страница 34

— Дима, каким образом?

— Каким? А вот видишь, эта игла для того и предназначена. — Он открыл конверт и показал мне металлический желобок, найденный под кроватью. — Втыкаешь ее в артерию, и качай себе кровушку.

— И много так можно выкачать?

— Да хоть всю. Только ноги приподнять, и вперед.

— Подвесить, что ли, за ноги?

Я забрала у него конверт и стала недоверчиво рассматривать эту самую донорскую иглу.

— Ну почему подвесить? Положить. Вообще все манипуляции над телом лучше проводить в лежачем положении. Это не я первый сказал.

— Послушай, а из мертвого человека можно так кровь выкачать?

— Думаю, что да. После смерти кровь сначала сворачивается, а потом, через некоторое время, разжижается снова. Вот и качай.

— Значит, и из живого, и из мертвого?

— В общем, да. Только живого надо как-то зафиксировать, чтобы он не мешал.

— Ты про старика?

— Да нет, я вообще. Старик-то уже шевелиться не мог, обессилел, с ним справиться было легче легкого.

Дима откинул серое одеяло, обнажив старческие ноги трупа. Они были связаны ремнем в лодыжках.

— Видишь? Он ему ноги приподнял, закрепил их вон хоть за спинку кровати, — Дима взялся за никелированную спинку допотопного ложа и пошатал ее, проверяя, можно ли привязать к ней ремень. Кровать хоть и облупилась, и заржавела, но держалась крепко. — А вон на полу капли крови.

Я проследила за его взглядом; на пыльном полу действительно расплывались две темно-розовые капли.

Слушавший наш диалог Мигулько вдруг метнулся из комнаты. Я отправилась за ним; выскочив в коридор, он резко рванул на себя дверь Нинкиной комнаты. Похоже было, что Нинка вцепилась в дберную ручку изнутри и держала изо всех сил, потому что дверь не поддавалась. Костик рванул еще раз, прямо-таки с остервенением, дверь распахнулась, и Нинка, вися на ручке, вместе с дверью выехала в коридор. Костик тут же оттянул дверь до отказа и зажал Нинку в углу.

— Говори, что здесь было, — тихо, но внушительно приказал он Нинке. Она некоторое время смотрела на него выпученными бессмысленными глазами, а потом тихо завыла. Что она пыталась выразить, было не разобрать, поэтому Костик, а за ним и я наклонились почти вплотную к Нинке.

— Сте-епа, уй-ей, Сте-епа-а, — расслышали мы в тоненьком вое.

Мигулько выпрямился и отпустил дверь, на которой висело болезненное существо. Повернувшись ко мне, он сквозь сжатые зубы процедил:

— Ну и где этот чертов Бендеря?!

При звуке знакомой фамилии Нинка завыла громче.

— Посади здесь засаду, — тихо посоветовала я Косте. — Может, он еще придет.

— Откуда? С того света?

— Неважно. Приходил ведь…

— Мне оперов страшно сюда сажать. Чертовщина какая-то…

— Возьмите с собой осиновый кол, — посоветовала я, но по выражению Костиного лица поняла, что переборщила.

Вернувшись в комнату покойного Макара Макаровича, я отозвала в сторонку Диму, уже успевшего надеть резиновые перчатки.

— Дима, труп не убежит. Давай сначала займемся живым существом. Надо освидетельствовать соседку, у нее такие же повреждения на шее.

— Без вопросов, — откликнулся Дима, направляясь за мной.

Нинка все еще цеплялась за дверь, но при виде могучего Эксперта Сергиенко в камуфляже как-то расслабилась. Лицо ее по-прежнему ничего не выражало, но выть она перестала и в упор смотрела на Диму.

— Ну-ну, — ласково сказал Дима, подойдя к девушке. — Все хорошо, не бойся. Дай-ка, я шейку твою посмотрю, лапушка.

Он осторожно протянул к ней руку, и Нинка, к моему удивлению, даже не дернулась, только закрыла глаза и повернулась к Диме так, чтобы тому видна была ее шея. В коридоре было темновато, и Дима вытащил карманный фонарик, направив луч на Нинкину шею. С правой стороны ее покрывал огромный синяк, на фоне которого чернели пятнышки; их было больше, чем четыре, и на каждом сидела засохшая капелька крови.

— Ну все, маленькая моя, — Дима легонько коснулся щеки девушки. Та вздрогнула и открыла глаза. — Иди к себе, я потом зайду.

Не проронив ни звука, Нинка послушно отправилась в свою комнату и даже не стала плотно прикрывать дверь. Дима выключил фонарик и вздохнул:

— Все понятно. Та же донорская игла. Из этой бедолаги он понемногу качал, не то что из старика. Давай-ка ее в больницу отправим.

Из необъятных карманов своей камуфляжной куртки Дима вытащил мобильный телефон и быстро договорился насчет госпитализации.

“Скорая” приехала еще до того, как мы закончили осмотр трупа.Но узнав, что больная состоит на учете и является клиенткой психоневрологического интерната, врачи категорически отказались что-либо предпринимать без представителя этого учреждения. Тут вмешалась наша спасительница, Анна Ивановна. У нее, конечно же, был телефон лечащего врача Нины, и даже телефон директора интерната. Обе дамы — и врач, и директор, — приехали в течение получаса. О чем-то они тихо поспорили с работниками “скорой помощи” в прихожей, удалившись от наших ушей, но, видимо, консенсуса достигли, потому что доктор из “скорой” прошел в комнату к больной, быстро покидал в полиэтиленовый пакет ее немудреное барахлишко и увел ее в машину. Поскольку из комнаты Макара за событиями пристально следил Дима Сергиенко и ободряюще улыбался Нине, она покорно дала себя увести.

Лечащий врач задержалась на пороге.

— Историю болезни ее будете изымать? — обратилась она ко мне.

— А есть смысл? — ответила я вопросом на вопрос.

— Да, в общем, наверное, нет. У Нины олигофрения, органическое поражение головного мозга. Речь нарушена, она даже если захочет что-то рассказать, то все равно не сможет.

— Но она же как-то общается?

Женщина вздохнула.

— Она произносит несколько примитивных слов. Имена знакомых, междометия…

— Слушайте, а как же вы ее отпускаете из интерната? Как она одна тут живет, в этой дыре? — я оглянулась на темный коридор и кухню, больше похожую на общественный сортир.

Женщина-психиатр, взявшаяся было за ручку двери, брезгливо отдернула руку, и, смахнув рукавом пыль с колченогой табуретки, притулившейся в углу прихожей, тяжело опустилась на нее.

— А вы были у нас в интернате? — избегая смотреть мне в глаза, спросила она. — Вы вообще были когда-нибудь в психоневрологическом интернате? — мне даже почудилась неприязнь в ее голосе. Но уж в порядках в психоневрологических заведениях я была никоим образом не виновата.

Она, видимо, почувствовала, что я уловила ее неприязнь, и смутилась.

— Извините, — устало произнесла она. — Вам кажется, что здесь нет условий; а в интернате нашем — какие условия? Персонал грубый, бьет их, бессловесных, ворует. Вы бы видели, чем их кормят, убогих наших! Белья постельного нет, спят на голых матрасах. Отпускаем их домой, они вшей приносят, тараканов…