Вкус пепла - Станислав Рем Страница 33

Незаметно мысли перекинулись в недалекое прошлое, в февраль этого года, когда решался вопрос по договору с Германией. Именно в те тревожные дни Дзержинский впервые увидел подлинного Ильича: нервного, злого, бескомпромиссного, вся и всех ненавидящего, изрыгающего в своих речах желчь вперемешку с ядом. Причем бил Ленин наотмашь всех, без разбору. В тот момент для него не существовало ни друзей, ни соратников. Все стали врагами. В том числе и он, Дзержинский.

А началось с выступления Ильича 19 февраля в защиту подписания мира с Германией на объединенном заседании большевистской и левоэсеровской фракций ВЦИК. Результат – полный провал. Большинство приняло противоположную Ленину позицию. Дзержинский помнил, каким взъерошенным вернулся с заседания ВЦИК ^[22] Старик. В тот же день Ленин решил срочно собрать Совнарком ^[23], который, в противовес исполнительному комитету, одобрил предложения о мире. Мало того, Совнарком принял решение срочно послать в Берлин телеграмму. Собственно, с того заседания СНК все и началось.

Самое смешное (или странное, или страшное; с позиции дня сегодняшнего Феликс Эдмундович даже не знал, как сказать): значительно позже выяснилось, что германский черт в том тяжелом феврале был не так страшен, как считал Ильич. Недостаток информации, помноженный на панику, сыграл свою мерзкую роль и убедил Ленина в том, что немец силен как никогда. На самом деле все обстояло не так безнадежно, как казалось Старику. Да, тяжелые бои имели место, особенно на Украине. Были селения, которые намертво сражались с врагом. Нашлись и такие города, которые сами, без какого-либо сопротивления, подняли лапки, как только к их границам подошел враг, которого на самом деле оказывалось с гулькин нос. К примеру, Двинск захватил отряд немцев из ста человек. А вот в Режице германцы сутки не могли справиться с малочисленным местным гарнизоном. Можно, можно было бить врага. Однако Ильич решил повести дело иначе, что и привело к расколу в ЦК.

21 февраля немец вошел в Киев. Германский сапог, несмотря на мирные предложения молодой советской республики, познакомился с улицами самого древнего русского города и теперь дробил брусчатку своим кованым каблуком.

22 февраля, в том числе и по причине захвата немцами Киева, а также из-за ультиматума, который выдвинул Берлин в ответ на телеграмму СНК, в ЦК произошел раскол. Первым в знак протеста сложил с себя обязанности редактора «Правды» и вышел из состава ЦК Бухарин. Его поддержали Ломов, Бубнов, Стуков… Впрочем, какой смысл всех вспоминать. Но любопытно иное: в группу Бухарина вошел и покойный ныне Урицкий.

«Не только», – тут же мысленно подкорректировал себя Дзержинский.

В ту группу вошла и Варвара Яковлева, которая сейчас ждала его в Питере. Именно по этой причине он и направил ее в Северную столицу: после февральских событий Урицкий доверял соратнице. Данным фактом следовало воспользоваться, что Феликс Эдмундович и сделал. Он надеялся, что Варвара встанет между Зиновьевым и Соломоновичем, тем самым вбив клин между председателем Петросовета и председателем ПетроЧК.

В начале лета, по отголоскам, поступавшим из Питера, получалась крайне некрасивая картинка. Если в феврале Урицкий и Зиновьев были ярыми противниками и долго ими оставались (одна из причин, по которой Моисея оставили в Питере), то к маю, как ни странно, этих двух волков что-то объединило. Что – оставалось загадкой. Причем, как докладывали из Питера, инициатива исходила от Зиновьева, в результате чего он фактически подмял под себя Соломоновича. Именно данные сообщения стали главной причиной появления в Питере Яковлевой. Конечно, выяснить, что там и к чему, можно было поручить и Бокию, и Глеб бы со всем разобрался. Однако Дзержинский решил не подставлять под тухлое дело своего человека. Во-первых, негласное расследование отношений Урицкого и Зиновьева могло привести к неожиданным результатам. И в опалу могли попасть не только они, но и те, кто их окружал, в том числе и люди Дзержинского. Но главное (и во-вторых) – Феликс Эдмундович уже решил перевести Бокия из Питера в столицу, поручить ему иное ведомство. Поэтому марать имя чекиста в дрязгах новоявленных чиновников не имело никакого смысла. Бокий должен был остаться в стороне. На Варваре же Яковлевой после февральских событий не имелось ни одного светлого пятна. После того как Варвара Николаевна открыто поддержала позицию Троцкого и выступила против Ленина по Брестскому вопросу, она до конца дней в глазах Старика осталась предателем, как и все остальные, кто примкнул в том феврале к Бухарину. Хотя, как ни странно звучит, к самому «Бухарчику» Ильич продолжал относиться с большой симпатией. Если, конечно, то была не игра.

Дзержинский, к счастью, избежал участи изменника. Он вовремя заметил настроение Ильича, и, зная его характер, и будучи полностью уверенным в том, что мирный договор подписывать нельзя, отстранился от происходящего. Принял нейтралитет, чем спас себя. Конечно, потом Ленин припомнил его позицию и выговор сделал, но то было позже. К тому же Железный Феликс реабилитировался подавлением восстания левых эсеров.

– Феликс Эдмундович!

Дзержинский встрепенулся. Перед ним вытянулся в струну юноша в изрядно застиранной, но чистой гимнастерке, начищенных сапогах, подтянутый, свежий. Феликс Эдмундович любил таких: чистых, опрятных, с детства не мог терпеть грязь и не понимал тех, кто с ней мирился.

– Что, Саша?

– Из Москвы. Только что пришла.

– Читай.

Юноша поднес к глазам ленту.

– Срочно вернуться Москву. Яков Свердлов.

– Все?

– Все.

– А что в руке сжимаешь?

– Это мне… – стушевался юноша.

– Тоже из Москвы?

– Да.

– Читай! – приказал чекист.

Мальчишка вытер кулаком холодный пот со лба.

– Среди наших буза. Ильич без сознания, при смерти. Свердлов всех крутит в бараний рог. Ищет виновных. Хо… – Мальчишка запнулся.

– Продолжай.

– Хочет всю вину свалить на Феликса.

– Кто прислал?

– Матвей… – Голос юноши дрогнул, – Матвей Крестаков. Из аппаратной. Перед… перед телеграммой Свердлова отправил.

– Он еще там?

– Да.

– Не в первый раз общаетесь таким образом?

Юноша облегченно вздохнул: в голосе Дзержинского прозвучала усмешка, добрая.

– Да. Простите, я…

– Вот что, Саша. – Рука чекиста легла на мальчишеское плечо. – Ты пока погуляй, минут десять. Недалеко. Мне подумать нужно.

«Сволочи! – Феликс Эдмундович снова повернулся к окну, с силой сжал веки, да так, что в глазах пошли разноцветные круги. – Ну теперь, по крайней мере, ясно, что меня ждет. Теперь не важно, кто совершил покушение на Ильича. Теперь важно, кто станет козлом отпущения. Товарищ Андрей ^[24] решил воспользоваться ситуацией и подмять под себя всю полноту власти. Очкарик кучерявый… И самое страшное, у него это получится. В Москве сейчас творится черт знает что! А я здесь, между Питером и… – Кулак гулко припечатался к стеклу. – Яшка знал о покушении на Ленина! Если не сам спланировал. Но тогда что ж получается? Выходит, и Урицкого положили по его приказу? Или Андрей готовил покушение на Ильича, а тут удачный момент с Соломоном? Не убили бы Урицкого, убили бы кого-нибудь другого и его, Дзержинского, все одно выпроводили бы из столицы. Выродок! Именно он подсказал вчера Ильичу отправить его, Дзержинского, в Питер. Все рассчитал, каналья. Теперь на возвращение уйдет часов шесть, не меньше. А за это время… За это время…»