Трали-вали - Владислав Вишневский Страница 33

– Эй, бойцы, что такое? Никита?

– Пусть сам скажет, – отпуская, потребовал Никита. – Говори!

Генка – лицо красными пятнами – жался на сиденье в угол машины, испуганно прятал глаза.

– Говори! – приказал Никита. – Колись, гад, в натуре.

– А чё я, чё я… – Генка испуганно косился на Кобзева. – Они бить будут…

– Мы? – ничего не понимая, удивился Кобзев. – За кого ты нас принимаешь?

– Колись, тебе говорят! – требовал Никита. – Пусть бьют! Я тебе предупреждал…

– А сам-то, а сам-то…

– Я большой! Но я завязал… Ты знаешь! Я за базар отвечаю!

– Она же сама-а-а… – заикаясь, плаксиво и зло лепетал Генка.

Движение машин на улице было плотным. Мальцев никак не мог обернуться, тем более остановиться, чтобы понять в чём дело, безуспешно ловил в зеркале заднего вида лица мальчишек. Они ускользали. Зеркало не для этого было.

– Что такое? – потребовал и Мальцев, не отрываясь от управления машиной. – Говори членораздельно, Генка. Ты мужчина! Не мямли. Ну!

– Штопор у парикмахерши щётку украл… – Видя, что Генка не решает сознаться, зло и с обидой, выдал друга.

– Ага, сдал да, сдал?! – тоскливо заблажил Генка. – Я не хотел!.. Предатель!..

– Я не предатель! Не вертухайся! – сердито одёрнул его Никита. – И не ври! И ножницы ещё украл! Вот! – Передразнил. – Лучший он… Ту – худший…

– Я – худший?!

– Генка?! – ахнув, в голос переспросили Мальцев с Кобзевым – Когда? – Они ничего не видели, не заметили… – Зачем?

Мальцев в сердцах нажал на тормоз. Машина пошла юзом… Сзади сигналили… Машина была «крутая», её объезжали. Водители, коротко демонстрируя злые лица за стёклами, на всякий случай опасливо добавляли газу и быстро уезжали… Додж еле катился…

– Как так? – взрослые не понимали… Переглядывались. – Зачем?

– А я это… Чтобы назло… Пусть, шалашовка, не обзывается… Она сама первая… Вот… Я таких знаю… Она лживая… Сама попса!

– Так, понятно. Едем обратно, – сказал Мальцев.

– Сам и отдашь, – добавил Кобзев.

– Ещё и извинишься, – дополнил Мальцев.

– Угу, – слабым голосом пообещал Генка и всхлипнул.

– И никогда больше не будешь ничего чужого брать, ты понял? Никогда! Мы музыканты, Генка, – в сердцах подчеркнул Мальцев. – Причём, военные. Ты понимаешь? Мы – лучшие…

– И я?

– И ты… И Никита…

– Если запомнишь, что мы тебе сказали… – заметил Кобзев.

– И не будете вспоминать свои прошлые замашки… – подчеркнул Мальцев.

– И жаргон этот: «гонишь», «трёшь», «шалашовка». И прочие… забудете… – дополнил Кобзев.

– Л-ладно… – тоскливо шмыгая носом, согласился маленький Генка. – Мне Рыжий…

Александр не дал договорить, перебил.

– Никита, – с нажимом поправил он. – Он Никита, а ты Гена. Понял?

– Да, – всё также шмыгал носом Генка. – Мне Никита уже говорил, чтобы я больше не…

– Вот, правильно, – воскликнул Мальцев. – Потому что он твой друг…

– И мы тоже… – добавил Кобзев.

* * *

«Командир! Они развернулись. Едут в обратную сторону… Кажется снова в парикмахерскую»

«Что там случилось? Зачем?»

«Не знаю. Сдачу наверное забыли…»

«Ну-ну, без шуток! Смотрите в оба! Не упустите»

«Есть без шуток. Не упустим»

«До связи»

«Есть до связи…»

* * *

Уходя, Алла ничего не взяла из дома. Только обычную дамскую сумочку и мобильный телефон. Сильную обиду чувствовала на своего мужа Геннадия. Не излечимую. Так с ней поступить – не посоветоваться, не спросить, мог только бездушный, бесчувственный истукан, каким был в последнее время её бывший муж… Почему бывший – настоящий… Нет, какой он настоящий, если мог с ней так поступить. Он именно бывший, бывший, не настоящий… Плохой. Таким примерно образом, молча разговаривала с собой Алла… Ругала его, осторожно промакивая глаза платочком. Правда особенно расчувствоваться себе не позволила, помнила, она молодая красивая женщина, она на улице, на людях, расплывшаяся тушь и покрасневший нос не делают её привлекательной. А, значит, позволить себе раскиснуть она не могла. Хотя ей непременно нужно было выплакаться, пожаловаться, раскрыть душу… Но не на улице, и не старшей сестре, хотя, ей бы и можно было, она бы поняла. Но сестра жила далеко, в другом городе, в Нижнем Новгороде, это очень далеко, это крайний случай, а вот… телефон… Тот, маленький, мобильный, который добрый, участливый Александр Ганиевич, друг её, возможно самый настоящий друг, дал ей. Он ждёт её. Он поймёт. Выслушает, посоветует… Алла достала из сумочки телефон.

Александр Ганиевич приехал к ней сразу, как только услышал в трубке её печальный голос, и позволила дорожная обстановка. Быстро приведя себя в порядок, одевшись, он поцеловал спящую женщину, тоже молодую и тоже красивую, сказав её: «Спи-спи, дорогая, у меня дела. Я позвоню». Вышел из квартиры, как делал это часто, причём, квартиры он имел в разных частях города, закрыл дверь на замок, и вызвал лифт… Алла, заказав себе кофе и одно пирожное, ожидала его в кафе «Кофе Хауз», что на Тверской.

Видя её сильно взволнованной, от кофе он отказался, предложил пройти в машину. Там, заметил, спокойнее. Правда на этот раз дверцу открывала она сама, он этого не заметил, а может и не успел, и ей было не до того…

– В чём дело, Аллочка, цветок мой? Ты чем-то расстроена? – закрыв свою дверь, легко перейдя на «ты», участливо спросил он, попутно доставая с заднего сиденья, галантно вручая букет цветов… Получилось это легко и просто, и с цветами и на ты, как это, в общем, принято между влюблёнными людьми, или очень хорошими друзьями. Последнее Аллочке было ближе… Розы бордово-красные, крупные. Семь штук. Правда они не пахли нежностью, таинством и восторгом, но это были розы… Яркие, элегантные, красивые, тяжёлые… Алла поверх цветов благодарно улыбнулась галантному другу. Какой он милый, подумала она, порядочный, любезный… И огорчилась, не то, что её Геннадий. Геннадий такие именно элегантные цветы дарил ей только дважды: когда в ЗАГС шли, и когда из Стокгольма они вернулись, и всё. Нет, на дни рождения он, конечно же, тоже дарил ей цветы, и даже розы, но… Они другими были, не такими значимыми, лёгкими. А именно в этом букете каждый цветок говорил об остром внимании Александра к ней, даже требовал обратить на это, настаивал… Словно это его яркое сердце было сейчас в её руках, большое, тяжёлое. А он, кавалер, добрый, участливый, сидел с ней рядом… Был рядом с ней, с её болью… Ждал, чем же ещё ей помочь? Чем?

– Спасибо за цветы! – поблагодарила она, кладя букет к себе на колени. – Я не ожидала. – Опустив глаза, призналась, голос звучал трепетно и искренне. – Это так приятно! Спасибо вам.