Зло вчерашнего дня - Нина Стожкова Страница 33

Немного поплутав по многочисленным сайтам, она наткнулась на то, что искала:

«Продам душу. Дорого. Серафима».

Лина откинулась на спинку стула и поставила чашку кофе на пол, чтобы не залить клавиатуру.

Почувствовала, что ее рука предательски дрожит. Однако внутренняя дрожь была сильнее.

«Странно, — подумала Лина. Она подождала, пока бешено заколотившееся сердце успокоится, и продолжила размышлять: — Это совсем не шутка. Красивая и, похоже, очень несчастная девочка пытается продать свою бессмертную душу! Оказывается, мы ничего не знаем об этом прекрасном создании. Кто ее родители? В какой среде она росла? Где ее встретил Стасик? Наверное, когда-то судьба здорово обидела Симу, теперь девчонка мстит за свою нескладную жизнь всему свету. Маленькая дурочка! Допустим, она сделала это в шутку, для „прикола“, как они все говорят. Однако такими вещами не шутят. Только бы покупатель не нашелся! Не дьявол из преисподней, а вполне живой и реальный, из плоти и крови».

События последней недели, прежде непонятные и страшные, вдруг словно приблизились к Лине, как будто с картины сдернули покрывало. Вот кто сделал жизнь Люси и ее близких такой страшной! Это Он. Неизвестный! Истинный автор всех запутанных историй, которые обитатели дома ошибочно считали «несчастными случаями». Девушка, похожая на ангела, последовательно и жестоко мстила всем, кто попадался на ее пути. Но почему? С какой стати в центр страшного замысла попала семья Викентия Модестовича и Люси? Господи, как хорошо, что Катерина уехала! Кто там еще остался в доме? Сам Викентий Модестович! Но он, похоже, юную пособницу дьявола совершенно не интересует. Интересно, почему? У Серафимы была масса возможностей причинить вред именно патриарху, но она постоянно их игнорировала. Во всем этом крылась какая-то страшная тайна.

В дверь к Лине заглянула заспанная Люся.

— Где Серафима? — спросила Лина очень спокойно, стараясь не выдать волнение.

— А кто ее знает! Где-то гуляет, а что? — удивилась Люся. — С каких пор она стала тебя интересовать? Обо мне ты так не волнуешься.

— Знаешь, ты можешь, конечно, подумать, что я сошла с ума, — медленно проговорила Лина, — но обещай внимательно присматривать за ней. И еще. Попроси Михаила Соломоновича поскорее пригласить в дом священника.

— Хорошо-хорошо, все передам, всех приглашу, за всеми присмотрю, — торопливо успокоила ее Люся и попросила: — Только не уезжай. А то я тут сойду с ума.

Лина пообещала, устало выключила ноутбук и вернулась к своим бесконечным делам.

Катерина наслаждалась каждой минутой свидания с Парижем, открывала для себя новые запахи и краски великого города. По утрам центральная часть Парижа благоухала кофе, круассанами и свежеиспеченными батонами — багетами, а по вечерам — французскими духами и всеми запахами знаменитой местной кухни, выплывавшими из ресторанчиков. На рабочие окраины, где, натянув капюшоны на глаза, приторговывали травкой арабские подростки и сидели в пивных хмурые работяги, совсем не похожие на Алена Делона или Жана Поля Бельмондо, Катерина не заглядывала. Она, подобно большинству туристов, наслаждалась «глянцевым», открыточным Парижем: бродила по Елисейским Полям и бульварам, бороздила вечером на пароходике Сену, ходила на пешеходные прогулки с гидом по Монмартру и Латинскому кварталу. Днем Катя разъезжала на втором этаже открытого экскурсионного автобуса и впитывала в себя бесконечные парижские бульвары, площади, дома с ажурными балкончиками и цветами за окнами. В кафе, расположенных прямо на тротуарах, как в театре, близко-близко к прохожим, отдыхали горожане. Чаще по одному за столиком — с газетой или чашечкой кофе. Катя иногда тоже брала кофе и сидела, независимая и одинокая, как многие в этом прекрасном городе. Она упивалась свободой, обретенной впервые в жизни. К вечеру ноги гудели, Катерина падала на широкую кровать в номере, забываясь глубоким сном до раннего неотвратимого часа, когда начинали безбожно скрести метлами и грохотать контейнерами черные парижские мусорщики.

Очень скоро архитектурные шедевры, выученные наизусть по фотографиям и картинам, приелись, девушке захотелось внимательнее разглядеть повседневную жизнь парижан. Во-первых, Катерина попыталась понять, что же все-таки носят в столице мировой моды. Последнее оказалось делом непростым. Девушки, говорившие по-французски, все поголовно были одеты как серые мышки. Вернее, как мышки черные. Почему-то парижанки, в большинстве своем смуглые и темноволосые, обожают черный цвет. Их «форма» — черные джинсы, майки или свитерки все того же черного или, в крайнем случае, асфальтового цвета, удобные черные туфли на низком каблуке, а чаще — кроссовки. Маленькие, как правило, невзрачные француженки даже не пытались хоть чем-то оживить свой облик. Лишь изящная сумочка или яркий затейливый пояс изредка намекали, что их обладательница — родом из столицы мировой моды. А еще — француженок выделяли необыкновенно живые глаза, легкая походка и эффектная жестикуляция. Пару раз Катерине, правда, удавалось наткнуться на элегантно одетых парижанок. Не в силах справиться с любопытством, она подходила ближе и с изумлением слышала:

— Нет, Мить, ты только глянь, какие прикольные штанцы! Как — где? Да вон в той витрине! Догоняешь? Короче, запоминай улицу и магазин, завтра сюда опять притащимся. Что значит — дорого? Ну, Митяй, ты вааще! Должна же я хоть что-то привезти из Парижа! Нет, ты как хочешь, лучше я неделю ужинать не буду, зато духи и какую-нибудь прикольную шмотку прикуплю!

Катерина смеялась, сочувствовала в душе девушке (ей-то самой нет нужды экономить на ужинах!) и больше не выискивала «настоящих француженок» на улицах Парижа.

Пять дней пролетели как во сне. Однажды утром, проснувшись на рассвете от грохота мусорных машин, Катерина с удивлением почувствовала, что ее первые восторги от Франции утихли. Так уже бывало в ее короткой жизни, когда сумасшедшая любовь, от которой дрожали коленки, а сердце выпрыгивало из груди, вдруг в одночасье куда-то испарялась, словно ее и не было. Нет, на этот раз любовь не умерла, просто чувство к Парижу стало прозрачнее. Теперь любовь позволяла рассмотреть сквозь нее то, что было отправлено на время в дальние уголки памяти. Дом, семья, надоевшие подробности прежней жизни все настойчивее напоминали о себе. Катерине вдруг до стука в висках захотелось взять и завтра проснуться в Подмосковье — в своей светлой комнатке на втором этаже, распахнуть запотевшее окно, в которое стучится рябина, вдохнуть родную утреннюю прохладу. Пройтись босиком по солнечному лучу на деревянном полу, уловить носом вкусные запахи, доносящиеся из кухни, залезть под горячий душ, а потом сбежать вниз и сварить кофе у окна, распахнутого в сад.

Катерина вспомнила яичницу с помидорами, которую жарила ей по утрам Олеся, мамину овсянку со свежими ягодами — и окончательно расхотела просыпаться. В кафе гостиницы ее ждал более чем скромный континентальный завтрак: круассаны с джемом и кофе. Девушка попыталась взбодриться, потом вспомнила про однодневную экскурсию в Нормандию, которая сегодня была по плану, и… окончательно захандрила. Опять толкотня перед посадкой в автобус, дежурные шутки гида, спешный пробег по хитовым, многолюдным туристическим местам… Катерина второй раз за утро вспомнила дом. («В Мо-скву! В Мо-скву!» — стучало сердце.) В памяти всплывали неспешные посиделки дачников в саду, купание в бассейне и в мелкой прозрачной речушке, над которой летали синие стрекозы. Она вдруг подумала о людях, населявших особняк. Внезапно эти скучные, недалекие и неинтересные, как ей недавно думалось, старики показались родными и милыми. Сглотнув неожиданно набежавшие слезы, Катерина набрала номер маминого телефона.