Где будет труп - Дороти Ли Сэйерс Страница 32

— Несомненно, раньше. Зачем бы ему приезжать поездом в 10.15?

— Это как раз понятно. Утром здесь останавливается только этот поезд.

— А тогда почему он не поехал на машине?

— И впрямь, почему? Наверное, потому, что своей машины у него не было, а он не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, куда он едет.

— А почему тогда не взял машину напрокат и не поехал сам?

— Не умел водить. Или в Уилверкомбе у него плохая репутация. Или… э, нет.

— Что?

— Я хотел сказать «или он не собирался возвращаться», но это не годится из-за обратного билета. Если только он не взял его по рассеянности, он намеревался вернуться. Или, возможно, он не был уверен. Может быть, обратный билет он взял на всякий случай, речь-то всего о нескольких пенсах. Но он, разумеется, не мог взять машину и просто бросить ее там.

— Н-нет. То есть вообще-то мог, если не особенно пекся о чужой собственности. Но есть и другая причина. Ему пришлось бы оставить машину на утесах, где ее могли увидеть. Может, он не хотел, чтобы люди видели, что возле Утюга кто-то есть.

— Не пойдет. Два человека, беседующих на Утюге, даже без машины бросались бы в глаза.

— Да, но сверху не видно, что это за люди, а машину можно всегда проверить по номерам.

— Факт. И все равно это объяснение кажется довольно хлипким. Но пусть будет. По какой-то причине Алексис подумал, что привлечет меньше внимания, поехав поездом. Тогда он, видимо, пошел пешком по дороге — он не хотел расспросов и не стал бы ловить попутную машину.

— Конечно. Но только с какой стати он решил встречаться с кем-то на таком открытом месте?

— Вы думаете, им надо было шептаться за скалами или в тени деревьев, в заброшенном сарае, в меловом карьере?

— По-моему, это более логично.

— Нет. Если вы не хотите, чтобы вас подслушали. Когда вам понадобится обсудить секреты, держитесь подальше от разбитого молнией дуба, живой изгороди и старой беседки во французском парке. Во все эти места легко прокрасться незамеченным, спрятаться и подслушивать в свое удовольствие. Секретничайте в чистом поле, посреди озера — или на скале вроде Утюга, откуда за версту увидите всякого, кто захочет к вам подкрасться. Помните, в одной из ваших книг…

— Бог с ними, с моими книгами! Я понимаю, о чем вы. Ладно. В какой-то момент Шик прибывает на встречу. Как? И когда?

— Пешком по краю моря, а откуда — да откуда хотите. Что до времени, то могу только предположить, что это произошло, пока вы, дитя мое, дремали над «Тристрамом Шенди». И думаю, что он пришел со стороны Уилверкомба, иначе бы увидел вас. Вряд ли он рискнул бы совершить убийство, точно зная, что в нескольких ярдах от него кто-то лежит.

— Все равно с его стороны было крайне легкомысленно не осмотреть окрестные скалы.

— Ваша правда, и все же он этого не сделал. Итак, он убивает Алексиса, и мы знаем, что это могло случиться только в два часа. Так что он должен был прийти к Утюгу между часом тридцатью и двумя или, может быть, между часом и двумя. Если вы закусывали и читали в укромном уголке, то, скорее всего, не увидели и не услышали, как он подходил. Он не мог прийти раньше часа, потому что в это время вы оглядели берег и точно помните, что с утесов не было видно ни единой души.

— Совершенно верно.

— Хорошо. Он совершает убийство. Старина Алексис при виде бритвы издает крик. И вы просыпаетесь. Вы не крикнули в ответ?

— Нет.

— Запели, быть может?

— Нет.

— Или забегали туда-сюда, оглашая воздух мелодичным девичьим смехом?

— Нет. Я и правда через несколько минут пробежала туда-сюда, но не шумела.

— Интересно, почему убийца не отправился домой сразу. Тогда бы вы его увидели. Дайте подумать. А, я забыл про документы! Ему нужны были документы!

— Какие документы?

— Ну, я не поручусь, что это были именно они. Возможно, это был бриллиант магараджи или что-нибудь еще. Конечно же ему нужна была какая-то вещь с трупа. Он склонился над своей жертвой и тут как раз услышал, как вы скачете по гальке. Над водой звуки разносятся далеко. Злодей в панике замирает, но шаги приближаются, и он поспешно спускается со скалы и прячется за ней.

— Прямо в одежде?

— Про это я забыл. Вид у него потом был бы слегка подмоченный, да? Нет. Без одежды. Он ее оставил там, откуда начал свой путь по воде. Возможно, на нем был купальный костюм. Тогда всякий, кому он попался бы на глаза, принял бы его за безобидного купальщика, бредущего себе в прибое.

— А бритву он положил в карман означенного костюма?

— Нет, он держал ее в руке. Или повесил на шею. Не задавайте глупых вопросов. Стоя в той маленькой нише, он дождался, пока вы уйдете, а потом поспешил обратно вдоль берега…

— Только не в сторону Уилверкомба.

— Чтоб его! Разумеется, вы бы его увидели. Если только он не жался к скалам. Наступал прилив, и следы на песке его уже не должны были волновать. Он вполне мог так сделать. Потом он поднялся по скалам там же, где раньше спустился, пошел по дороге на Уилверкомб, в какой-то момент повернул и на обратном пути повстречал вас. Как вам?

— Очень убедительно.

— Чем дальше, тем больше мне это нравится. Здорово, если окажется, что Шик — это Перкинс. Но, слушайте, у нас же не решен вопрос с кривобокостью и горбом. Что же, Перкинс был строен как ивовый прут?

— Ни в коем случае. Но и сгорбленным я его не назвала бы. Скорее нескладным и сутулым. За спиной у него был рюкзак, а еще он прихрамывал — сказал, что натер ногу.

— Так очень удобно скрывать кособокость. Когда хромаешь, всегда слегка горбишься на эту сторону. Шик-Перкинс — вот кто нам нужен. Надо поскорее направить полицию по его следу, только я страшно проголодался. Который час? Ба, уже четыре! Я быстро съезжу на машине, телефонирую Глейшеру и вернусь. Не вижу причин отказываться от пикника, будь тут хоть тысяча убийц.