Пока ты моя - Саманта Хайес Страница 32

Лоррейн оставила Адама на работе. В то время как расследование убийства Фрайт поглощало большую часть их времени, у Адама, как он сказал, были и другие дела, с которыми следовало разобраться. Пока он объяснял, Лоррейн стояла, обматывая шею шарфом и натягивая кожаные перчатки. Потом перебросила сумку через плечо. Лоррейн так надеялась, что Адам вернется домой вместе с ней…

– Прости, – произнес он, выглянув из-за груды документов.

Лоррейн вышла из его служебного кабинета, ощущая себя опустошенной, немного обездоленной и грустной. Впервые за долгие годы она чувствовала себя так из-за Адама. В сущности, она чувствовала себя так с тех самых пор, как он сделал свое важное признание.

– Грейс? – вернувшись с работы, окликнула Лоррейн. – Стелла? Кто-нибудь дома?

На кухне Лоррейн обнаружила старшую дочь, которая сидела за столом с несколькими раскрытыми перед ней папками и учебниками. Рядом стояли тарелка с нетронутым пережженным тостом и стакан воды. Лоррейн оставалось только гадать, как дочь могла хоть что-то читать в такой темноте. Основной свет был выключен, а лампочки под стенным шкафом отбрасывали лишь тусклые отблески поперек кухни.

– Привет, милая. Выглядит сытно, – заметила Лоррейн, показывая на тост. – Ты что, не видела мою записку? – И она помахала перед носом Грейс наспех нацарапанными утром указаниями: «Рагу в холодильнике. Погрей в микроволновке пять минут». – Неужели это так трудно? – не унималась Лоррейн. Она собиралась спросить, где Стелла, но вспомнила, что младшая дочь хотела вечером заглянуть к своей подруге Кейт. Разумеется, Стелла позвонит около десяти, чтобы за ней заехали и забрали домой.

Грейс ничего не ответила. Лоррейн показалось, что она чем-то встревожена, сидит здесь, как безразличная ко всему беспризорница, задумчиво вертя в пальцах карандаш и явно не обращая ни капли внимания на свои учебники. Грейс была решительно настроена подавать документы в университет, но нынешнее поведение никак не вязалось с усердной дочерью, которую Лоррейн знала.

– Ты плохо себя чувствуешь, милая? – Лоррейн остановилась позади Грейс и погладила ее по длинным волосам. Они оказались немного сальными. Когда Грейс отстранилась, Лоррейн обошла ее стул и уселась напротив дочери. – Что случилось, Грейси? Плохой день? – С уст Лоррейн слетел тяжелый вздох. Это был знак того, что у нее сегодня тоже все прошло напряженно и они, возможно, могли бы обменяться впечатлениями и похихикать, как обычно. – Грейси?

Дочь явно не смотрела в учебники. Она уставила невидящий взгляд в стол. За прошедшие годы старая поверхность из сосны покрылась пятнами от пролитого вина, следами от кружек с горячим кофе, а заодно и процарапанными скучающими детьми бороздками от карандашей, циркулей и ногтей. Что-то вроде остатков вчерашнего ужина прилипло к салфетке под столовые приборы. Конечно же Грейс вряд ли до самозабвения увлекала история этого предмета меблировки. Нет, глаза дочери были сфокусированы на чем-то бесконечно далеком, и, сидя здесь в своей помятой школьной форме, – Грейс ненавидела то, что в старших классах ее школы все еще нужно было носить форму, тогда как другие местные учебные заведения отменяли это требование после получения среднего образования, – она скорее сошла бы за несчастную четырнадцатилетнюю девчонку, чем за расцветающую веселую девушку, которой, собственно, и была.

– Лучше погладь на завтра чистую, – сказала Лоррейн, наклонившись вперед и проведя пальцем по белой блузке Грейс. Неряха. – Она легонько щелкнула дочь по носу, но та, вздрогнув, снова отшатнулась. – Может, чашку чаю?

И снова ничего. Никакого ответа.

Лоррейн почувствовала, что сыта этим по горло. Она поднялась из-за стола:

– Если ты не хочешь рассказывать мне, что не так, я не могу ничем тебе помочь, поэтому больше не произнесу об этом ни слова.

– Так ты допрашиваешь своих преступников? – вдруг произнесла Грейс дрожащим голосом.

– Нет, с ними все проходит намного проще. – Попытавшись придать тону легкомыслия, Лоррейн поставила чайник на подставку-основание и включила его.

Потом прислонилась к столешнице, глядя на Грейс и отмечая, как ее спина сгорбилась и немного подалась вперед: казалось, будто плечи вытянулись вверх, защищая уши. Блузка Грейс выбилась из-под пояса серой плиссированной юбки, которую дочь настойчиво носила возмутительно короткой. На ногах Грейс красовались черные шерстяные колготки и розовые велюровые тапочки с красными клетчатыми бантиками спереди. Тапочки были уже довольно старыми и потрепанными на пальцах.

«Она еще такой ребенок…» – подумала Лоррейн.

– Неужели ты не голодна? Или с моей стряпней что-то не так?

– С едой ничего такого, – последовал краткий ответ Грейс.

– Тогда я подогрею немножко? Я могла бы к тебе присоединиться. Папа будет поздно, – произнесла Лоррейн осторожно, чтобы сдержать горечь, едва не проскользнувшую в голосе.

Они скрыли признание Адама в измене от девочек и не собирались ворошить прошлое. Но иногда – лишь иногда – Лоррейн жалела, что не может вывалить все это Грейс, чтобы потом ради разнообразия именно дочь гладила ее по голове, подавала ей бумажные носовые платки и грелку, смотрела с ней какой-нибудь дурацкий фильм, лопая за компанию горы шоколада. «Все это я делала для них многие годы», – подумала Лоррейн, пока в сознании так и крутились ссоры дочерей с многочисленными лучшими друзьями, плохие оценки в школе (в случае Стеллы) и неприятности с бойфрендом (в случае Грейс). Каждая подобная проблема была для девочек колоссальным несчастьем – в той же степени, в какой для самой Лоррейн оказалась несчастьем вся эта дрянь с Адамом, которую никак не удавалось выкинуть из головы. Глупо, но Лоррейн все еще любила его.

– Ну что еще? – Грейс развернулась на стуле, чтобы взглянуть на встревоженную мать.

«О боже, уж не произнесла ли я только что все это вслух?» – спросила себя Лоррейн и заметила:

– Ты выглядишь бледной и утомленной. Я не приму отказа. Я сейчас подогрею рагу, и…