Музейный артефакт - Данил Корецкий Страница 32

– Так, лекарь? – не поворачивая головы, бросил Публий Крадок. – Кстати, как твое имя?

– Совершенно так, – подтвердил лучший лекарь Ершалаима. – А имя мое Кфир.

– Поэтому властью римского императора преследование лекаря Кфира повелеваю прекратить. А трибуну…

Публий щелкнул пальцами, ожидая подсказки.

– Клодий, прокуратор!

– Это ведь ты посоветовал позвать Кфира к матроне Варении?

– Я, прокуратор!

– Начальнику тайной стражи Клодию расследовать, кто и откуда добывает эти материалы и присутствует ли в его действиях злонамеренный умысел…

– Спасибо, прокуратор! – новоиспеченный глава тайной стражи просиял, ударил себя кулаком в грудь и поклонился.

– Таким образом, дознание закончено и дело закрыто, – подвел итог Публий и развернул маленький сверток.

Кфир стоял ни жив, ни мертв. Помнят ли дети Марка Златокудрого вещи своего отца? Сколько им было в те годы? Лет пять – восемь? Пауза затянулась. И чем дольше она длилась, тем скорей переходил Кфир из живого состояния к мертвому. В наступившей тишине стало слышно, как потрескивает фитиль светильника. Обостренное обоняние уловило аромат горящего оливкового масла. Спина Публия напоминала спину каменной статуи.

– Позовите матрону Варению и Цецилию! – наконец, сказал он не своим голосом. Такими голосами славили императора смертельно раненные в грудь гладиаторы, чтобы получить облегчающий удар меча.

Стоящий у двери слуга побежал исполнять приказ.

– Что там такое, Публий? – спросил Марк, приближаясь к брату и заглядывая ему через плечо.

И тоже превратился в статую.

И Кфир окаменел. Время остановилось, он ничего не чувствовал, сердце остановилось, и кровь перестала бежать по жилам.

– Хороший кинжал, Кфир! – сказал прокуратор, на этот раз своим обычным голосом. – Он ведь не иудейский? Я вижу, что он сработан римским мастером…

– Я не разбираюсь в кинжалах, – лекарь с трудом протолкнул слова через пересохшую глотку.

– Зато я хорошо разбираюсь. А ты, Марк?

– Да! – такой звук могла издать расколотая молнией скала.

Братья как по команде повернулись. Публий рассматривал кинжал, а Марк смотрел на Кфира. Пока в его глазах было только недоумение. Но нехорошее недоумение.

– Мы играли этим кинжалом в детстве… Помнишь, Марк?

– Конечно, брат! Однажды ты порезал себе руку, и отец ругал нас обоих…

– Не может быть, – выдавил из себя Кфир. – Наверное, то был похожий кинжал…

– Да, похожие кинжалы бывают. Но к каждому оружейник делает свои ножны, – медленно и зловеще проговорил прокуратор. – Когда мерзкий раб, которого я бы четвертовал, если бы он попался мне в руки, когда эта проклятая тварь отравила моего отца и убила его друга, я взял ножны и повесил на шею в качестве талисмана. И никогда с ними не расставался. Они и сейчас со мной!

Пухлая, поросшая волосами рука с широким запястьем нырнула под тунику и извлекла изящные ножны, украшенные красными рубинами.

– Кинжал никогда не входит в чужие ножны, только в свои! Смотри, Кфир…

Обоюдоострый клинок скользнул в позолоченное устье и провалился вниз до упора, витая рукоять составила единое целое с ножнами.

– Как видишь, я не ошибся. Именно этим кинжалом мы играли в детстве.

В зал вошли Варения и Цецилия. Они подошли к братьям и изумленно уставились на бесспорную улику.

– Это кинжал моего мужа! – воскликнула Варения. – Где вы его взяли?

– Нашли у нашего лекаря, – улыбнулся Марк, обнажая крепкие белые зубы. Так оскаливается волк перед тем, как вцепиться в горло жертве.

– Откуда он у тебя? – взгляд черных глаз Варении впился в Кфира, словно отравленная стрела.

А Цецилия бросилась к столу, порылась там и с криком подняла над головой перстень с львиной мордой.

– Смотрите! И это отцовский!

Испепеляющие взгляды двух мужчин и двух женщин сосредоточились на Кфире. Он был готов превратиться в горстку пепла, но не мог. Поэтому приходилось оставаться в своем обличье и отвечать на вопросы, которые не имеют ответа. Во всяком случае, того, который можно дать семье отравленного им преторианца.

– Тебе лучше объясниться, лекарь! – ужасным голосом произнес Публий. – Откуда у тебя эти вещи?!

И тут в голове мелькнула спасительная мысль.

– Мне продал их односельчанин из Гноца, его звали Яир, – как можно спокойней ответил Кфир. – Он был в рабстве в Риме, а потом бежал. Это легко проверить…

В зале раздался вибрирующий гул басовой струны, облеченный в слова, которые услышал только Кфир:

– Вот это действительно твое последнее предательство!

– Мы проверим, мы все тщательно проверим, лекарь! – угрожающе сказал прокуратор. И повернулся к Варении.

– Что скажешь, мама?

– Я не разбираю имен рабов, – надменно сказала та. – Но это имя я запомнила. Яир действительно невольник моего мужа. В тот день пришел гость – легат Авл Луций, с ним тоже был раб. А потом тела благородных патрициев нашли бездыханными: Марка отравили, Луция искололи кинжалом, а убийцы исчезли, прихватив этот кинжал и этот перстень. И…

Дети напряженно смотрели на матрону, а Кфир умирал уже в сотый раз. Пока, правда, мысленно.

– И мне кажется, что вторым рабом был как раз этот лекарь!

Клодий мгновенно оказался за спиной Кфира, положил на плечо тяжелую руку и шепнул на ухо:

– Не шевелись, убью!

Но тот и не думал бежать или нападать. Он еще надеялся на свою хитрость и везение, а также на заступничество Черного властелина.

– Боюсь, вы ошибаетесь, благородная Варения! Я никогда не бывал в Риме! И никогда не был невольником!

– В этом легко убедиться! – почти выкрикнула Варения. – Марк метил своих рабов клеймом. Двузубец Посейдона на левом плече!

– Клодий! – резко бросил прокуратор.

Поняв команду, тот резко рванул накидку. Тонкая ткань затрещала и разошлась, обнажая левое плечо лекаря.

– Здесь ничего нет…

Марк подошел, внимательно осмотрел гладкую кожу и растерянно покачал головой.

– Клейма действительно нет.

– А что у тебя на руке, лекарь? – спросил Публий. – Похоже на перстень Вителия Гарта, моего предшественника…

– Совершенно правильно, прокуратор. Славный Вителий подарил мне его за…

Рука Клодия сильней сжала плечо.

– За исцеление родственника. Я состоял лекарем при нем и был бы счастлив так же верно служить вашей семье…

– Может, он говорит правду? – задумчиво произнес Марк.