Остров тринадцати приговоренных - Юлия Ефимова Страница 30

– Так ты богатая невеста, – усмехнулся Кирилл, и Рузанна удивилась, что он, оказывается, слушает ее. А еще резануло слово «невеста». В свои тридцать девять Рузанна считала это уже оскорблением, ну или насмешкой как минимум, поэтому резко ответила:

– Нет, я нищая музейная мышь. Родители Влада, видимо, и правда близко дружили с моими, потому как когда случилась трагедия, знали, что и где брать. Про деньги от вырученных картин Влад ничего не знал, родители им об этом не сказали, а вот о шедеврах из нашей квартиры Алекс с Владом знали доподлинно. Их родители, поступив так благородно и удочерив меня, на самом деле преследовали меркантильные цели, и двум братьям в начале девяностых досталось прекрасное наследство из шести картин: Моне, Базиль, Коровин, Моризо, Мане и Саврасов.

– Да, – поразился размаху личностей Кирилл. – Повезло так повезло.

– Влад отказался брать их себе. Как он мне тогда объяснил, подумал, что картины прокляты: родители мои убиты, его родители ушли на тот свет следом, даже не успев распорядиться толком картинами. А Алекс не побрезговал и взял. Продавая картину за картиной, он и построил свой бизнес. Из всех работ в собственности Алекса осталась только одна, та самая, что висела в моей комнате, мелькая каждый день Моне «Мыс Боре». И то не продана она только потому, что у экспертов возникали постоянные вопросы подлинности, и Алекс перестал ее предлагать, а позже уже и не было нужны. Вот после этого разговора двадцать лет назад и начался мой путь метания. Сначала я оборвала с братьями все связи, презирая их и их родителей за то, что так поступили со мной. Мне казалось, что меня обокрали, что у меня отобрали семейную ценность. Потом я просто старалась забыть эту историю, вычеркнуть из своей жизни. Но мне постоянно снился это Моне, и я стала просить Влада поговорить с Алексом, чтобы вернуть ее мне. Он обещал, но ничего не делал, каждый раз повторяя: «Надо дождаться момента».

– И в тот вечер он позвал тебя поговорить о картине? – предположил Кирилл.

– Нет, – махнула отрицательно головой Рузанна, – я сама пришла. Решила в очередной раз попытать счастья. Он был пьян и зол. Кричал мне: «Раздевайся! Другие твари на все готовы ради денег. А ты ради своей картины на что готова?» Хохотал мне в лицо и называл моих родителей ворами и контрабандистами, говорил, что так им и надо, а меня дразнил старой девой и уродиной. Вот ты спросишь, – вдруг перешла на «ты» Рузанна, – хотела ли я смерти Владу? Да, хотела. Я легко могла его тогда убить, просто не сообразила как. Нельзя говорить женщине такие вещи, это опасно для жизни.

– Он был подонок и ненормальный, назвать такую красотку старой девой – это огромный грех. Вот скажи, ты знаешь, что выглядишь лучше любой тридцатилетней? У тебя шикарная фигура, гладкая кожа и сияющие глаза. Ты просто не представляешь, как смотрят тебе вслед мужчины. Я вот, например, не мог оторваться, когда в первый раз увидел тебя в самолете.

Рузанна громко и искренне засмеялась и сказала:

– Ты знаешь, я где-то прочитала стихотворение, не помню где, такое графоманское, но оно очень точно отвечает на все твои вопросы о таких женщинах, как я.