Марш обреченных - Владимир Свержин Страница 30

— Что это? — тихо произносит Анна.

— Таймер. Мне пора уходить. Сейчас только Федор Федоровичу вашему пару слов скажу и, вперед, труба зовет.

— Сапог не потеряй, Золушка! — гневно фыркает Анна.

— Я тебя тоже нежно люблю. — парирую я.

Что и говорить, со своей ролью галантного кавалера я справился прескверно.

— Все ты врешь!

Вот это уже неправда. Но времени для доказательства обратного, увы, нет. Ищу глазами фигуру «ведущего специалиста экспертного отдела». Черт побери, куда он делся?! А нет, вон он. Пошел в курилку. Что ж, очень кстати.

— Федор Федорович, позвольте сигаретку.

Гэбэшник смотрит на меня с нескрываемым удивлением, но протягивает пачку.

— Спасибо. — киваю я, нагибаясь над зажигалкой.

Вообще то, я вполне согласен с плакатами, проповедующими, что никотин — это медленная смерть, но для пользы дела иногда приходится пренебречь пользой тела.

— Мы с вами знакомы? — голос товарища Калашникова звучит вкрадчиво и настороженно. Лобовые атаки в его ведомстве отродясь переносили плохо.

— Не совсем. Я о вас знаю несколько больше, чем вы обо мне. Но меня это вполне устраивает.

— Наглец!

Слово то какое нашел! Того и гляди на дуэль вызовет.

— Есть немного. — сокрушенно соглашаюсь я, — Ладно. Карты на стол. Я старый друг Ани. Еще с тех времен, когда вашего банка и в помине не было. Что еще? Майор спецназа. С фирмой, которую вы здесь представляете, никаких дел не имел и, надеюсь, иметь не буду.

— Почему вы мне все это рассказываете?

— Потому, что вы начальник секъюрити «Россэкономбанка».

— Вы ошибаетесь…

— Федор Федорович, полноте! Человеку вашего опыта и вашей квалификации рассказывать такие сказки! Оставьте манеру отрицать очевидные вещи политикам. Вам это не идет!

— Что вам нужно?

Голос Калашникова суров, словно приговор военного трибунала. Что ж, такой тон мне вполне подходит.

— Когда мы с Аней выходили из зала, за нами увязался один из ваших мальчиков. Я понимаю, что подобная бдительность — часть вашей работы. Это даже похвально. Но, я терпеть не могу, когда за мною бродят подобные личности. Если я кого-то из них обнаружу у себя на хвосте, а можете поверить, если они там будут, то я их обнаружу — этот человек попросту пропадет без вести. Это я вам обещаю. Еще я могу дать вам слово офицера, а оно для меня значит очень много, что я ни в какой форме не желаю причинять ущерб вашей фирме. Так что, будем ли мы воевать или жить в мире — зависит от вас.

— Вы мне угрожаете?

— Ни в коем случае. Я даю вам информацию, которую следует учесть, прежде чем предпринимать что-либо в моем направлении.

Красный огонек на циферблате перестал мигать, напоминая о необходимости заканчивать беседу.

— Простите за мою назойливость — я мягко, но твердо взял Федор Федоровича под локоть — мне пора уходить, не могли бы вы проводить меня до выхода.

Понимая, видимо, что сопротивление бесполезно и все доводы против будут мною пропущены мимо ушей, собеседник послушно бредет рядом. Если бы он мог убить меня прямо здесь, не сходя с места, то непременно воспользовался представившейся возможностью. К счастью, её нет. Поэтому он смотрит на меня с тихой ненавистью и призывает в уме на мою голову все семь казней египетских. Мы выходим на улицу. Как я и ожидал, ОМОНовское оцепление уже снято. Кое-где, поигрывая дубинками, небольшими группами стоят ратоборцы. Работы у них сейчас никакой, деньги идут, поэтому они стоят себе и травят анекдоты. И слава Богу. Вдыхаю свежий воздух полной грудью. Что может быть приятней после душного зала, после продымленной курилки, наполнить свои легкие свежим воздухом. Даже если этот, увы, загазованный московский воздух, а не напоенный ароматами леса кислород Рублево.

Уже темно. Но благо, устроители конкурса на поскупились на иллюминацию. Приближающийся тагировский «Опель» видно издалека.

— И последнее, Федор Федорович. Я очень тепло отношусь к Ане. Думаю, это не вызывает сомнений? Так вот, если каким-либо образом вы или ваши люди попытаетесь давить на нее, я вас оскальпирую тупым ножом. Запомнили?

Не думаю, что у него возникли какие-то сомнения по поводу правдивости моих слов. Во всяком случае, лучше бы их не возникло.

«Опель» чуть тормозит около нас. Дверца распахивается на ходу.

— Счастливо оставаться!

Прощайте, товарищ Калашников. Искренне надеюсь, что наше знакомство не станет близким.

— Неплохо ты устроился! — с завистью в голосе произносит Тагир, прибавляя скорость. — Где б себе такую работу найти?

— Только старшему офицерскому составу, — сурово отвечаю я. — Спасибо тебе, выручил.

— Красотки не отпускали?

— Что-то в этом роде.

— Та, что сейчас была с тобой, мне не понравилась.

— Да ну тебя! Лучше расскажи, что ты там выходил?

— Рассказываю. Приехал я по указанному адресу. Осмотрелся внимательно и понял, — он убирает руку с руля и многозначительно поднимает вверх указательный палец, — кадры решают все.

— Толковая мысль. Где-то я её уже слышал, — мудро соглашаюсь я.

Тагир не обращает внимания на мою шпильку.

— Хрущобу себе представляешь? Черемушки…

— Естественно.

— Так вот. Квартира, конечно же, под наблюдением. Из дома напротив смотрят во всю. Оптику видно невооруженным глазом. Телефон на прослушке. Опять же клопы [22]. И все. Представляешь! Старики разбежались по коммерческим структурам, а молодняк ещё зеленый. Нет опыта. Учить некому, — возмущенно вещает Насурутдинов.

— Что тебя печалит? А был бы опыт, перекрыли бы они все щели, тогда что? — пожимаю плечами я, вспоминая своего недавнего знакомого, одного из плеяды ушедших. Одним опытом тут пожалуй не обойтись.

— За державу обидно, — отвечает капитан Насурутдинов и я знаю, что это не поза, — а кроме того, какой интерес обыгрывать недоучек?

— Ладно, миллион терзаний Чацкого оставь для следующего раза. Говори по делу.

— Да рассказывать особо нечего. Открыл подвал в торце дома, прошел, вышел в подъезде, поднялся, тихо открыл дверь, тихо проник в квартиру…

— Ну, не тяни!

— Я не тяну. Машину «Сайга 410К» [23]знаешь?

— Представляю.

— Так вот. Сидит наш Стрельцов в кресле около двери в комнату и ствол этой штуковины прямехонько мне в грудь направлен… — мой друг сделал эффектную театральную паузу.