Акведук на миллион - Лев Портной Страница 29

— По расчетам профессора Черни, после прекращения подачи топлива шар поднимется вверх еще на целую милю. Мы запросто окажемся в слоях атмосферы с недостатком кислорода.

— Ну, так не поддавай больше топлива, — весело сказал я. — Оставь хоть сколько-то для любовных утех!

Я обнял Алессандру и через толстую шубу почувствовал ее упругое тело. Придавленный кот взвыл и вцепился когтями в мою грудь.

— А еще можно избавиться от балласта, — сообщила графиня.

Она развязала один из мешков, висевших за бортом, и вытряхнула из него песок. Розьер устремился вверх с большей скоростью.

— Ты меня не напугаешь, — усмехнулся я.

Во рту появился терпкий привкус крови. Это треснули обветрившиеся губы, когда я выдал снисходительную улыбку. Я хотел вернуться на землю, но Алессандра продолжала следить за приборами и, просунув пальчики в дырочки в рукавице, что-то строчила в тетради. «Ладно уж, потерплю», — подумал я, уверенный, что графиня де ла Тровайола превосходно справится с обязанностями воздушного лоцмана. А мне будет, о чем писать мемуары.

Некоторое время я смотрел вниз. Во все стороны расстилался лес, плавно изгибались реки, повсюду блестели озера. Иногда попадались деревушки. Избы казались игрушечными, а люди и домашняя скотина — черными муравьишками.

Когда же я смотрел вдаль, дух захватывало от величия открывавшейся панорамы. С гордостью думал я о том, что вижу лишь малую часть российской земли, но даже эта малая часть совершенно необъятна. Случись подняться на воздушном шаре где-нибудь в Париже, так наверняка в одну сторону мог бы англичанам помахать, а в другую — немцам или швейцарцам.

Неожиданно вспомнил о друзьях. Поло и Новосильцев, граф Кочубей и князь Чарторыйский правят этой землей. Великое дело делают и по праву войдут в историю! А я со своими нападками только под ногами путаюсь… Конечно, либеральные идеи, прогресс, конституция — все это нужно, однако попробуй-ка такую громадину в одночасье развернуть! Пшик один и выйдет!

Но и друзья хороши! Взяли бы и позвали б на службу! А то они великими стали, а меня только за былые заслуги и чествуют! Да и те скоро забудут…

От досады хотел плюнуть вниз, да и то не вышло, в горле-то пересохло давно.

Размышления довели до того, что разболелась голова. Порывами налетал обжигающе холодный ветер, в котором, казалось, не было воздуха. Дыхание участилось, щеки и нос горели от холода, ноги закоченели. Я приплясывал на месте, прикрывая лицо рукавицами.

Алессандра же работала, время от времени бросая на меня одобряющие взгляды. Каждый раз я рассчитывал, что она закончит и направит воздушный шар к земле. Но графиня мало того, что продолжала следить за приборами и корябать бумагу, так еще дважды подбросила соломы в топку.

— У тебя голова не болит? — вдруг спросила она.

— Болит, — кивнул я.

— И у меня, — задумчиво сказала она. — Так и запишем.

— Что ты делаешь? — спросил я, заглянув в ее тетрадь.

— Замеряю атмосферное давление и температуру, — ответила графиня, — и делаю пометки о нашем самочувствии.

— Не пора ли что-нибудь предпринять для его улучшения?

— Тебе уже невмоготу? — разочарованно спросила Алессандра.

— Да нет, все в порядке, — соврал я, пораженный стойкостью женщины.

Ее щеки сделались мертвенно-бледными, губы посинели. Я почувствовал, что, если мы не начнем немедленно спуск, все закончится печальным образом. Но заявить об этом гордость не позволяла. И я решил пойти на хитрость — дунуть в трубу. Алессандрина удивится, а я скажу, что заметил ангелов в огромном количестве. Надеюсь, моя шутка послужит красноречивым намеком на то, что пора закругляться, если и впрямь не хотим встретиться с херувимами.

Пальцы слушались плохо, но я справился: снял трубу, притороченную ремешками к бортику, и, чтобы губы не примерзли к латунному мундштуку, обложил его шейным платком.

Набрал полную грудь воздуха и дунул. Раздался низкий звук, словно трубили из преисподней. А на меня навалились слабость и головокружение, перед глазами поплыли черные точки и зеленые огоньки. Они двигались в воздухе не спеша, и я невольно залюбовался их хороводом. Хотелось пристальнее разглядеть их, но капризные точки разбегались, едва я начинал внимательнее приглядываться.

Неожиданно все эти огонечки устремились в темный омут, словно невидимая воронка поглотила их. Последняя точка исчезла в черноте, но вдруг вылетела обратно и обернулась испуганными глазами Сандры. Я обнаружил, что сижу на дне гондолы. Труба для оркестра роговой музыки валялась в соломе. Сонливость столь сильная охватила меня, что даже холода больше не чувствовал. Я должен был сомкнуть глаза хотя бы на несколько минут, чтобы вернуть толику бодрости.

— Андрэ, тебе плохо?! Вставай, немедленно вставай! Мы начинаем спуск!

— Сейчас, — прошептал я. — Дай мне пару минут!

— Держись! Держись! — приказала она. — Угораздило же тебя дуть в трубу! Не закрывай глаза!

Она задрала голову, высматривая что-то среди канатов и тросов. Черные пряди выбивались и мешали ей. Алессандра сбросила шерстяной платок с головы и откинула назад волосы. Я смотрел на нее и будто бы видел сон, красивый сон, но красивый мрачною красотой. Точеное личико казалось мертвенно-бледным на фоне свинцового неба. Ветер вступил в непримиримую схватку за власть над иссиня-черными волосами. А золотой лев смотрел вдаль аскетическим взором.

— О господи! — вскрикнула Алессандра.

Переполненный страхом голос пробудил меня. Преодолев слабость и головокружение, я приподнялся на локте и спросил:

— Что? Что случилось?

— Где клапанная веревка?! — закричала графиня. — Здесь была клапанная веревка!!! О господи! Один огрызок…

— Солдат случайно перерубил какую-то веревку, — вспомнил я.

— Перерубил! — с ужасом повторила Алессандрина. — Перерубил!..

— Ну и что? — Язык у меня заплетался.

Разговор отнял последние силы, вновь накатило равнодушие, хотелось одного — хоть сколько-нибудь выспаться.

— Вставай! Вставай! — Алессандрина тянула меня за руку. — Тебе недостает кислорода, и ты засыпаешь. Если заснешь, больше не проснешься! Умрешь во сне! Мы оба погибнем, если не откроем клапан.

Ее слова не испугали меня. В душе не осталось места ни страху, ни другим чувствам, да и саму душу будто вынули. Нет, словно сам ее выдохнул через трубу для оркестра роговой музыки. Кот и тот притих за пазухой. Я засыпал, я хотел уснуть хотя бы на несколько минут.

Алессандра схватила меня за плечи, поднатужилась и подняла в сидячее положение. Кот, пригретый на груди, безжизненным кулем провалился под шубой на колени, не издав ни звука. Я понял, что и сам превращусь в огромный ком мертвой плоти, вполне пригодный для выброса в качестве балласта, чтобы воздушный шар летел еще выше. Но и тогда близость смерти не устрашила меня.