Трали-вали - Владислав Вишневский Страница 28

Про бедный народ Генка сразу понял, про него с мамой, значит, а в фасонах не разбирался, поэтому, мимо ушей пропустил. С одним был не согласен: куклы в окнах, его, например, не задирали, не дразнили… Наоборот, хорошие были, улыбчивые. Совсем не такие, как в его младшей группе, когда в детсад ходил. Там много было задиристых ребят, даже девчонок, противные такие, ябеды, дразнилы и задиры. Генка стукнул одного в отместку машинкой, грузовик такой, большой и красивый, самосвал, вся группа тут же наябедничала. Генку сразу же наказали, а потом и мама… Генка вспомнил про злую маму, нахмурился, искоса глянул на добрую тётю, сравнил их… Тётя была лучше, и мороженое очень-очень вкусное… Только быстро почему-то кончалось… Генка шёл, старательно облизывал таящее мороженое, чувствовал приятную сладость и настоящий холод во рту, вприпрыжку шёл…

Потом они ехали на метро… Это что-то шумное и ужасное. На эскалаторе Генка даже шевельнуться не мог, дрожал от страха, ну не дрожал, боялся. Внизу чуть было не упал, когда лестница кончилась. Спасибо тётя подхватила. Весь заледенев, как на деревянных ногах потом шёл… Так всё было удивительно и страшно… И воздух там был противный, как папина потная замасляная рабочая спецовка перед стиркой. Он и людей вокруг не видел, очнулся, когда где-то, пугая, взвизгнул сигнал поезда, неожиданно дохнул сильный душный ветер, и с воем подлетел огромный вагон. Генка тогда вообще сжался, превратился в маленького-маленького солдатика – игрушки у него такие дома были, оловянные, но добрая тётя дёрнула его за руку, и почти волоком втащила в поезд. Народу там было много. Даже очень много. Как в их детсадовском столовском коридоре перед обедом. Генку это почти успокоило, но с шумом закрылись двери, и вагон дёрнуло. Пол поехал, а часть людей вместе с Генкой чуть не упали назад, хватаясь друг за друга повалились. Генке вообще-то хоть бы что, он же маленький, он бы не упал, вокруг было много ног, но одна чуть не наступила на Генку, но спохватилась, опомнилась… Но потом всё быстро успокоилось, хотя всё равно было очень страшно. Очень громко почему-то гудел колёсами вагон, Генка крепко держался за тётину руку… Держался, держался… пока не вышли из вагона, и потом ещё… Пока вообще не выбрались на улицу, на солнце… Генка тогда всё для себя сразу решил: никогда он больше не будет ходить в это метро. Потому что оно не для него, не для детей…

Потом они ехали на автобусе, нет, на этом, на троллейбусе, который с усами, потом пешком не долго шли… Хотя Генка сильно устал. Очень даже. Так долго он никогда не ходил… В детсадовской группе попрыгал-попрыгал, сел куда захотел и забыл про усталость… Дома тоже, во дворе вообще хоть где садись… Но пришли. В подъезде пахло так же вонюче, как и в Генкином… Проехали в лифте, подошли к двери… За дверью глухо залаяла собака.

– Там собачка?! – обрадовано воскликнул Генка… Очень-очень обрадовано. Потому что всегда хотел, чтобы у них дома была собачка. Своя, маленькая такая, озорная и ласковая. Мама и слушать не хотела, кричала: «Нет, итак жизнь собачья… Ещё и за ней говно убирать?!» Так вот, ругалась, в общем…

– Да, – подтвердила тётя. – Это наш Рексик… Соску-учился пёсик по мамочке, соску-учился… – ласково ворковала она, возясь с ключом. – Сейчас я тебе открою… Накормлю, прогуляю… Мой хороший.

Когда вторая дверь открылась, Генка собрался было встретить под ногами маленького такого симпатичного пёсика, щеночка, даже испугаться не успел, как его тут же сбил с ног огромный пёс. Большой, нервный, с сопливой мордой, короткими ушами, и широченной грудью. Он был как большой конь, только с огромными клыками, бешеными глазами и пастью, как мамина печь в духовке… Только клыкастая, сопливая и страшная. Пес, хрипло рыча, одной лапой стоял на Генке, как на детской кукле, ощерив пасть, смрадно дышал прямо Генке в лицо, неподвижными глазами глядел на поверженного им Генку… Генка сильно напугался, в штанах стало мокро… С ним иногда случалось такое, когда папа хватался за ремень…

– Цыть, ты, холера! Фу! Играть он вздумал! – совсем не сердито, скорее довольная чем-то, вскричала тётя, безуспешно сталкивая собаку с места, с поверженного Генки. – Отойди, ребёнка напугаешь. Фу! На место, Рекс. На место. Фу!

Пёс нехотя послушался. С сожалением клацнув пустой пастью, облизнулся, игриво отскочил от Генки, больно царапнув когтистой лапой по груди, весело запрыгал около хозяйки, злобно косясь на гостя.

Генки было стыдно. Генки всегда было стыдно за свои мокрые штаны.

– Фу, зассанец. Обоссался что ли? Ты чего это? Ты не больной, случаем? – Забеспокоилась вдруг тётя, закрывая обе двери на ключ.

В прихожей смрадно пахло. Жутко пахло псиной, душно лекарством, остро туалетом… Так же, когда утром горшок полный и без крышки, или когда канализацию прорвало… Такое у них дома один раз случилось, когда кто-то внизу засорил унитаз, мама ходила туда ругаться. В туалет зайти было нельзя, и в квартире так же жутко пахло, пока специальные какие-то люди не пришли и не прочистили… Тут пахло так же. Ещё и остро больницей. К тому же, Генка с удивлением заметил, ласковых ноток в голосе доброй тёти почему-то уже не было. Ни улыбки, ни добрых глаз, ни… вообще!..

– Ну проходи-проходи, зассанец. Чего встал? Здесь теперь жить будешь. Ну!.. – сердито прикрикнула она, видя, как Генка нерешительно, скорее всего стыдливо переминается с ноги на ногу, а пёс, подозрительно шевеля носом, опустив башку, принюхивается к луже под его ногами… Генке стало страшно, он всхлипнул, собираясь громко взреветь… – Цыть! Прекрати! Мы этого не любим. – Притопнула тётя. – Начнёшь плакать или кричать, Рекс это не любит, цапнет клыками, и сожрёт вместе с твоими обувками. Понял?

Генка, сдерживая накатывающие рыдания, глотал слёзы… Переминался в луже.

– Чего стоишь? Бери, вон, тряпку, у порога, и вытирай всё за собой… Давай-давай… – приказала злая тётя. – Ну!

Генка не стал ждать напоминания про страшного Рекса. Собака итак уже была напряжена… Глаза сверкали, обвислые щёки вздрагивали, обнажая жёлтые большие зубы. Слюни, раскачиваясь, мокро подрагивая, свисали противными дугами. Схватив толстую, под порогом, грубую тряпку, Генка принялся неумело размазывать…

– Лучше, лучше давай… Ишь ты! – наблюдая работу, окриком подстёгивала злая тётя. Когда Генка закончил возиться, она протолкнула его в слабо освещённую комнату… – Люся, голубушка, – вновь тем же неожиданно добрым, заискивающим, сахарным голосом пропела она, в сторону большой кровати. – Я тебе помощника привела. Очень хороший мальчик. Добрый. Послушный. Терпеливый… Видишь? Смотри…

Из вороха одеял, грязных подушек, медленно появилась – как всплыла, почти безволосая голова, с маленьким, жёлтым, высохшим, заострённым носом, безгубым ртом, острым подбородком и глубоко запавшими глазами лицо старухи… «Это смерть! Она смерть!» – округляя глаза, подумал Генка, страшно пугаясь, едва не падая в обморок, вновь отчаянно задрожал…

– Хороший помощник нам будет… – не обращая внимания на Генку, медовым голосом заторопилась рассказывать тётя больной старухе… Генка уже ей не верил. Не верил её голосу, её словам. Она обманщица. Она не хорошая. – Мой родственник, – сладко пела тётя, указывая на Генку, – из деревни он. Зовут его Гена. – Повернулась к Генке, строгим голосом сказала. – Запомни, ты мой родственник, из деревни. Неправильно ответишь, Рекс твою башку, вместе с языком, и откусит. Запомни. Будешь нам помогать. Пока я на работе, ты за меня здесь… Лекарства когда надо дать, воды… Рексика накормить… Цыть, не плакать, я сказала… Ну!.. Рекс здесь! Он наблюдать за тобой будет… Как заплачешь или закричишь – конец тебе. Чего столбом стоишь? Марш в ванную, зассанец, стирай свои штаны…