Нимб над Мефистофелем - Лариса Соболева Страница 28

– А ты молодец, наблюдательный, – похвалил он меня. – Из тебя выйдет толк. Да, Устин, финка немного отличается от других. И размерами, и аккуратностью. Рукоятка маловата. Я тебе больше скажу, это самодельное оружие, но лезвие от настоящей финки. Нам, Устин, надо найти Брагу.

– Где ж его найдешь? И как?

– Вот и я думаю – где? Брага необычный вор, по ресторанам не шляется, все больше по притонам, а их в городе немало. Есть у меня идея, как на него выйти. Покатаемся?

В самые напряженные часы мы ездили в трамваях и автобусах, выискивая карманников, которые могли навести на Брагу, но повезло не нам. Двое воришек на вокзальной площади проделали старый трюк: бабка сидит на узлах, мимо проходит воришка, «нечаянно» роняет кошелек напротив нее, но так, чтоб бабка обязательно встала. Та ловится на наживку, встает с узлов, поднимает кошелек, но когда хочет сесть на место – узлов нет. Наши ребята, случайно заметившие воришек и наблюдавшие за процессом кражи, кинулись вдогонку, поймали. Один примерно моего возраста, второй постарше, и по всему было видно, опыта у него больше. Первым Чехонин начал допрашивать молодого, считая, что он будет сговорчивей. Задал несколько вопросов по краже, после, записывая что-то, поинтересовался будто невзначай:

– Брагу знаешь?

– Ну, так... – развел руками воришка. – Но не уважаю. Я вино больше...

– Понятно, – усмехнулся Чехонин. И вызвал конвой: – Этого уведите, а сюда второго давайте.

Привели задержанного.

– Сурепка. – Вор щелкнул каблуками щегольских сапог, начищенных до нереального сияния. Одновременно он поклонился, уронив голову низко на грудь, после, откинув волосы со лба назад, сел на стул, положив ногу на ногу, улыбнулся с характерной для подобных людей наглостью.

– Фамилия, – произнес Чехонин.

– Моя? – ерничал Сурепка. – А я забыл. Мне фамилия ни к чему.

– Придется вспомнить.

Меня поражало спокойствие Чехонина, на его месте я бы врезал негодяю по роже. Когда вся страна с трудом поднималась из разрухи, этот несознательный элемент поступал как предатель, обкрадывая честных граждан. Я его осуждал и с искренностью дурака ненавидел. Вот такой я был тогда.

– Что ж, я напомню, – говорил Чехонин во время моих пылких рассуждений. – Зовут тебя Назар, фамилия Лебеда, потому и получил сорняковое прозвище – Сурепка.

– Так чего ж ты спрашиваешь, начальник, если знаешь? – захихикал Сурепка. – Надолго меня?

– Посчитаем. На вокзале за последний месяц совершено пятнадцать краж.

– Что – все мои? – ничуть не испугался Сурепка, наоборот – он веселился.

– Ну, пяток точно за тобой. Своих не сдашь, я о тебе наслышан, поэтому... за всех париться пойдешь.

– Чего-чего? – залился смехом тот. – За всех? Я один? Не имеешь права. Вы меня поймали на деле, вот и банкуйте. А пятнадцать... не докажешь.

– Да не стану ничего я доказывать. – Чехонин закурил, медленно разогнал облако дыма, лениво крутил пальцами спичку. – На тебя скину без доказательств, и все. Мне – показатели и слава, тебе – срок. Большой.

Весь вид Чехонина говорил: я все могу. А на роже Сурепки улыбка осталась, да глаза уже не веселились.

– Но мы можем и полюбовно дело сладить, – сказал Чехонин. – Ты рассказываешь, где мне найти Брагу и мотаешь только за сегодняшнюю кражу. Это честная сделка.

– За падло меня держишь, – с укоризной процедил Сурепка. – Я честный вор.

– Мне с Брагой потолковать надо, а не взять его. Он пока на деле не засветился, брать его не за что.

– Вы все соловьями заливаете, – хмыкнул Сурепка.

– Ну, как хочешь. Даю тебе время подумать. До завтра.

Времени было достаточно, чтоб Сурепка одумался, потому что срок ему действительно светил большой, а свободу любят все, особенно воры.

Вечером я и Чехонин отправились к Мурке Браги. Она жила в старом домишке, вросшем в землю, с маленькими окнами, с камышовой крышей, находившемся в районе отпетых босяков под названьем Блошиха, потому опасном. На телеграфном столбе у границы Блошихи лихие люди прибили доску с надписью: «До десяти вечера улицы ваши, после десяти наши». Простых людей, живущих в Блошихе, босяки не трогали, но стоило здесь появиться чужаку – держись. Нет, в том районе не убивали, разве что своих во время ссор, но что ограбят до нитки и отдубасят – сто процентов.

Чехонин вошел во двор, не обращая внимания на лай дворняжки, привязанной к дереву, постучал. Когда дверь открыла старая карга с бородавками на лице и шее, он улыбнулся ей:

– Мне Матрену.

– Заходи, – сказала карга недружелюбно.

Мы вошли. Матрена оказалась калиброванной Муркой. Роста маленького, но в три обхвата, щеки Матрены налитые и, казалось, вот-вот треснут, брови густо выкрашены в черный цвет, волосы сильно завиты. На ней был цветастый халат до пола, она курила папиросу и продолжала раскладывать пасьянс, лишь мельком взглянув на нас.

– Мне нужен Брага, – с порога сказал Чехонин.

– А ты кто такой? – спросила Матрена, перекладывая карты.

– Капитан Чехонин. Уголовный розыск.

Матрена развернулась к нам всей своей массой, вынула изо рта папиросу, выпустила густую струю дыма. Ее поросячьи глазки раскрылись, поблескивая задорным удивлением, бордовые губы раскрывались неторопливо:

– Ты, видать, из смелых. Люблю таких. Ко мне чего приперся?

– Твой адресок дали.

– Давалку ту отобью. Нету у меня Браги. Где он – не знаю.

– А ты узнай и передай, чтоб завтра был в пять вечера на площади у памятника товарищу Сталину. Брать его не буду, потолковать хочу. У нас мокрое дело, женщину убили, Брага к ней захаживал. Он на мокруху не ходит, я знаю, но если завтра не придет ко мне на свиданку, пойдет по мокрухе он. И тогда ему ничто не поможет, поймаем. Так и передай: придет – не он убил, не придет – повесим на него.

Не дожидаясь ответа Матрены, Чехонин вышел, я за ним. Мне представилась редкая возможность повстречать человека-глыбу, который не распылялся попусту ни в словах, ни в жестах, ни в делах. Рядом ним остальные выглядели ничтожно мелкими, включая меня, его побаивались все, хотя он сроду даже голоса не повышал. И когда говорил с Матреной, во мне зрела уверенность, что бабенка не только передаст Браге его приказ, но и уговорит пойти на встречу.

Так я рассуждал сам с собой о Чехонине, возвращаясь домой. А жил я с мамой тоже в неспокойном районе, но все же не в Блошихе. Мы квартировали в четырехэтажном доме, вокруг было полно уцелевших маленьких хаток иногда без заборов, полно и разрушенных, от которых остались одни стены. Вдруг я услышал сдавленный женский крик:

– Помогите! На помощь...

Определив, откуда крик, совершенно не думая об опасности, я кинулся к полуразрушенной хате, перескочил через канавки и груды щебня, очутился внутри. Двое насиловали женщину, повалив ее на гнилые доски пола. Я ринулся к ним, завязалась драка. Меня учил один наш сотрудник кое-каким приемам, но применить их на деле мне пришлось впервой. Однако моя неопытность не помешала, и вскоре насильники трусливо бежали. Я подошел к женщине, присел: