Одна на миллион - Марина Серова Страница 28

– Когда? – в один голос спросили мы с Труновым. – Когда они ушли?

– Вчера, поздно вечером.

Я почувствовала, что земля уходит из-под моих ног. Еще вчера Машка была в каких-то десяти километрах от меня, и теперь между нами снова образовалась пропасть. Разумеется, сначала я мысленно обвинила во всем Трунова, который уговорил меня подождать до утра, потом стала винить себя, терзаться, так сказать, самоедством. Внешне это нашло отражение в отчаянной жестикуляции. Абакшонок смотрел, смотрел на мои терзания и любезно предложил смерить мне давление.

– Какое, к черту, давление?! Вы хоть понимаете, что произошло?

– Не вижу никакого основания для паники. Больничный режим этим пациентам необязателен, – попытался успокоить меня Абакшонок. Затем он встал, подошел ко мне, взял за руку и стал щупать пульс. – Странно, нормальный!

– Так, Иван Кузьмич, это вы предупредили пациентов, что ими интересуется милиция? – строго спросила я.

– Помилуйте, зачем мне это нужно? Я – врач! Я лечу людей, – Абакшонок снова сел на своего любимого конька.

Поскольку от конкретного ответа на вопрос он ушел, то я продолжила подозревать его в причастности к побегу Маши и Миши из больницы.

– Иван Кузьмич, – прервал его Трунов, – скажите, пожалуйста, а молодые люди случайно не рассказывали вам, что с ними произошло?

– Поверхностно, знаете ли, очень поверхностно. Когда я их встретил на трассе, парень был в состоянии травматического шока, а девушка – психологического. Я не задавался целью выяснить, что с ними произошло. Пока вез их в больницу, то задавал им вопросы совсем другого характера...

– Какого? – уточнила я, хотя подозревала, что речь идет о платежеспособности. Как же, стал бы он забесплатно двух сомнительных пациентов в больницу класть!

– Медицинского, – спокойно ответил Абакшонок и пояснил: – О группах крови, медицинских противопоказаниях, перенесенных заболеваниях... Вся эта информация могла понадобиться для оказания врачебной помощи в условиях стационара. Первую-то помощь я им на месте оказал, сами понимаете, автомобильная аптечка в моей машине имелась, а навыки всегда при мне...

– Иван Кузьмич, а разве вы не знаете, что обо всех случаях криминальных травм вы должны ставить в известность милицию? – строго спросил Трунов.

– Ну я же не знал, что это – криминал. Я их спросил – ребятки, кто вас так? А они ответили, что – никто, что они сами, по своей глупости, изувечились. Выходило, что несчастный случай произошел. Но вчера, когда Лескин стал меня про них расспрашивать, я понял, что это неспроста, и ничего от него не скрыл.

«А потом стал спасать свою задницу и предупредил пациентов, что ими интересуется милиция», – мне казалось, что именно так все происходило. Я смотрела на доктора и понимала, он изворачивается, на ходу придумывая, что нам сказать, дабы выгородить себя. Абакшонок явно чего-то испугался, хотя изо всех сил старался сохранять спокойствие. Однако руки, бледные и жилистые, которыми Иван Кузьмич время от времени теребил бородку, выдавали его нервозность. Разговаривать с ним дальше означало терять время. Понял это и Трунов. Нам одновременно пришло в голову, что надо поговорить с кем-нибудь еще. Николай ушел пытать сторожа, а я наведалась в палату, в которой сутки пролежала Баранова.

– Здравствуйте, – сказала я соседке Марии. Женщина лежала на левом боку, отвернувшись к стенке, но, услышав мой вопрос, нехотя повернула голову и с удивлением посмотрела на меня.

– Вы кто? – осведомилась она.

– Я – частный детектив Татьяна Иванова.

Женщина, не без усилий, перевернулась на спину, затем приподнялась, села, прислонившись к каретке, поправила одеяло и сказала:

– Я ничего не знаю.

– Разумеется, вы еще не поняли, о чем я буду с вами разговаривать, – сказала я, усаживаясь рядом с кроватью. – Меня интересует ваша соседка по койке.

– Я уже давно лежу в палате одна, – нагло соврала больная.

– Зачем же вы меня обманываете? – Я показала рукой на кровать, стоящую около другой стены. – Вот даже постель после Машиного ухода не успели сменить. Или она собирается вернуться?

– Нет, – проговорилась больная и закусила нижнюю губу.

– А что она вдруг так резко рванула из больницы-то?

– Не знаю.

– А что вообще о себе рассказывала?

– Ничего.

Я задала еще несколько вопросов, но больная не хотела прояснить ситуацию, ограничиваясь короткими отрицательными ответами. А потом и вовсе стала угрюмо отмалчиваться. Может, она и вправду ничего не знает, вдруг Машка соблюдала полнейшую конспирацию, а я тут мучаю тяжелобольную? Некрасиво как-то и немилосердно. Я почувствовала некоторую неловкость и перестала наезжать на перепуганную женщину. Более того, устыдившись собственного жестокосердия, я уже хотела совсем покинуть палату, но тут произошло нечто.

Пациентка решила лечь, поправила подушку, и из-под нее на пол вывалилось несколько новеньких тысячерублевых банкнот. Больная покраснела, но не произнесла ни слова, а нагнулась и собрала с пола деньги. Наверное, ей было нелегко это сделать, потому что она аж взвыла от боли.

– Что вы, что вы, лежите, я соберу! – сказала я и стала поднимать деньги.

Когда пять тысяч «деревянных» оказались в моих руках, я разложила их веером и помахала перед лицом пациентки.

– Отдайте, – жалобно попросила она.

– Отдам, но только после того, как вы расскажете всю правду.

– Какую еще правду? Я сейчас врача позову.

– Если вы насчет Абакшонка, то он дает показания милиции. Вы же не хотите беседовать с милицией?

Больная не захотела общаться с представителями правоохранительных органов, а мне сказала:

– Я не крала эти деньги. Та девушка, что лежала со мной в палате, сама мне их дала. Маша сказала, что у нее много денег и она хочет потратить их на благотворительность. Мне так повезло, что ее ко мне в палату положили! Машенька очень хорошая, добрая, но несчастная, – шмыгая носом, говорила больная.

– Почему несчастная? – уточнила я.

– Потому что... родители у нее сволочи. Это она сама мне так сказала.

– И в чем же это выражается?

– Ну я точно не знаю.

– А если хорошо подумать? – Я помахала деньгами перед носом больной.

– Ну, Маша сказала, что они всю жизнь ее обманывали, что они даже друг друга обманывают. У папы есть любовница, а у мамы – любовник. Еще они погрязли в каком-то теневом бизнесе, наживаются на горе других людей и даже Машу превратили в игрушку.

– В игрушку? – недоверчиво переспросила я.

– Да, так она и сказала, а потом добавила, что была игрушкой, но теперь решила начать самостоятельную жизнь вместе с тем мальчиком, который в соседней палате лежал.