Одна минута славы - Анна Михалева

Алена никак не могла понять, что это разбудило ее в такое время. Моргнула раз, другой, покосилась на светящиеся цифры электронного будильника — половина пятого утра. И тут в дверь опять позвонили. Настырно, бесцеремонно. Этот наглец и думать не желал, что люди в такой час обычно предпочитают спать. Она все же села, свесила ноги, нашарила тапочки. В дверь снова позвонили. Еще настойчивее, уже нетерпеливо. Алена проворчала себе под нос, что в общем-то негоже так нагло вторгаться в чужую личную жизнь, тем более ночью, но все-таки пошлепала в прихожую.

— Кто там? — спросила недружелюбно и не думая открывать. Мало ли кто там шляется по подъезду. Инстинкт самосохранения у нее с детства срабатывал превосходно.

— Следователь Терещенко, — четко прозвучало из-за двери.

— Ну да, — зевнула Алена, — а я Барбара Стрейзанд! Убирайтесь, а то на самом деле в милицию позвоню! Кстати, ни электриков, ни газовщиков я тоже не вызывала.

За дверью, видимо, усмехнулись (по крайней мере, Алене так показалось), потом кто-то потоптался на месте и уже не столь уверенно проговорил:

— Вы знали Ольгу Харитонову?

— Я знаю Ольгу Харитонову и еще кучу людей. — Она повернулась, дабы пошагать обратно в спальню, однако, как всякого журналиста, ее зацепило слово, употребленное не совсем правильно. — Послушайте, а почему вы спросили, знала ли я Ольгу? Она что, умерла?

— Ваша соседка — Ольга Григорьевна Харитонова… — видимо, человек за дверью подбирал слова поточнее, потому говорил медленно, размышляя на ходу, — …она найдена мертвой в своей квартире.

— Лялька?! — Чувство самосохранения бесследно испарилось. Алена торопливо отщелкнула все свои три замка и рывком распахнула дверь, едва не попав в объятия следователя Терещенко. Спохватившись, она замерла и пристально взглянула на незваного гостя.

Терещенко оказался очень даже ничего. Не в смысле, что ничего для следователя, а вообще ничего — весьма симпатичный. Тут она вспомнила причину, по которой вылетела на лестничную площадку, и бросила взгляд на соседскую дверь. Чтобы не заорать, как истеричка в дурных комедиях, она зажала рот рукой. Дверь Лялькиной квартиры была широко распахнута, и в проеме шатались какие-то фигуры. Одна из них осматривала Лялькин шкаф в прихожей, другая что-то фотографировала — полутьма то и дело озарялась холодным белым светом. Кроме этих двух, по всей видимости, там была еще куча народу. Но закричать ей хотелось вовсе не от этого — вниз по лестнице спускались два санитара с носилками, на которых лежал черный мешок, наглухо застегнутый на грубую железную «молнию». Алена поняла, что они выносят Ляльку.

— Вы хорошо знали Харитонову? — тихо, но очень внятно спросил Терещенко.

Она кивнула, задав самый идиотский вопрос в такой ситуации:

— А что случилось?

Из короткого, но емкого рассказа следователя Алена поняла вот что: в два часа ночи ее сосед с верхнего этажа Павел Петрович Строганов повел выгуливать свою овчарку — Дусю. Собственно говоря, по паспорту собачьему звали ее гордо и претенциозно — Авиа Лаки Дримс, однако имя свое она не оправдывала ни облезлым экстерьером, ни гадким характером, поэтому хозяева быстро присвоили ей кличку Дуся, наверное, чтобы не позориться лишний раз. Однако к делу это никакого отношения не имело. Так вот, овчарка Дуся к двум годам своего беспутного домашнего существования возомнила себя дворовым Моби Диком и по сему случаю принялась подло нападать на соседей. Подло, потому что без разбору кидалась с лаем как на взрослых, так и на детей. Кусать не кусала, но иногда могла прихватить зубами за штанину или юбку. Радости от этого, разумеется, никто из пострадавших не испытывал. К тому же возмутилась общественность двора в лице пенсионеров, интересы которых напрямую пересекались с интересами вредной Дуси, поскольку первые любили беседовать, сидя на лавочках у подъездов, и гнусные выходки Дуси их крайне раздражали.

Пенсионеры стали писать письма, с каждым разом поднимаясь все выше и выше по иерархической лестнице «почтовых ящиков». Когда же они отправили письмо мэру Москвы Лужкову, несчастный Строганов перешел на ночной образ жизни, переведя на него и свою невоспитанную собаку. Теперь он выходил гулять в два часа ночи, и та бегала по пустому двору, не причиняя никому вреда. Разве что расстроились все те же пенсионеры, которые потеряли едва найденный смысл жизни — инцидент был исчерпан, письма писать стало делом бессмысленным.

Таким образом, в эту ночь Строганов, как всегда, повел Дусю гулять. Будучи уверенным в том, что ни один из жильцов подъезда так поздно из квартиры не высунется, он спустил собаку с поводка, и та потрусила вниз по лестнице. Каково же было его удивление, когда, поравнявшись с приоткрытой дверью Лялькиной квартиры, Дуся остановилась, принюхалась, заскулила и с лаем ринулась внутрь, игнорируя все хозяйские «Фу!» и «Стоять, подлая скотина!».

Павел Петрович потоптался на пороге, пытаясь все-таки дозваться псину, но та как в воду канула. Он робко позвонил, попутно удивляясь, почему соседка Харитонова — женщина, которую последнюю неделю и так канают все кому не лень, вдруг оставила дверь открытой. Но Ляльку не было слышно, равно как и Дусю. Теряясь в тревожных догадках, Строганов вошел в квартиру, громко позвал хозяйку, не дождавшись ответа, заглянул в гостиную и замер.

Увиденное повергло его в шок. Он икнул, сглотнул подступившую к горлу тошноту, машинально ухватил Дусю за ошейник, вывел ее на лестничную площадку, на деревянных ногах дотащился до своей квартиры, трясущейся рукой набрал 02, проговорил адрес и только тогда, положив трубку на рычаг, позволил себе задохнуться, схватившись за сердце. «Скорую», на которой его и увезли в больницу, вызвала уже перепуганная жена Павла Петровича. Она же и сообщила потом следователю Терещенко, что Алена лучше всех знала убитую.

— Значит, мне нужно пойти туда? — Алена махнула рукой в сторону Лялькиной раскрытой квартиры.

— Да вы не беспокойтесь, тело уже увезли, — решил приободрить ее Терещенко.

Однако, к его удивлению, это вызвало совершенно обратный эффект. Алену затрясло, она физически почувствовала, как колеблется каждая клеточка ее организма. Она схватилась дрожащими пальцами за мочки ушей, будто бы это могло ее успокоить. Но тщетно, с каждой секундой ее трясло все сильнее, и наконец, отчетливо расслышав барабанную дробь, производимую собственными зубами, она громко разрыдалась. Пока только от ужаса, что ей придется идти в квартиру, в которой недавно находился мертвец.