Победитель свое получит - Светлана Гончаренко Страница 28

– Смотри же, Бочков, – пригрозил Кирилл Илье этим пострадавшим кулаком, – если хоть слово пикнешь…

– О чем я пикнуть могу, не понимаю, – возразил Илья. – О том, что вы диван сломали, что ли? Кому это интересно?

Репетиция продолжилась как ни в чем не бывало. Кирилл по-прежнему находил игру Ильи вялой, а Тару вообще принялся третировать. Почему-то ему пришло в голову, что тот безликий и никому не нужный житель Эльсинора, которого изображала Тара, – дряхлый старик, к тому же лишенный одной ноги. Вместо прежних прыжков Тара теперь хромала, ползала на четвереньках, кряхтела и трясла головой. Даже Илье было ясно, что все это у нее получается неважно.

Кирилл минут семь помучил Тару, а потом заорал:

– Вон со сцены!

Тара побежала в кулисы мелкой рысцой, закусив губу и прижав руки к щекам, которые от жестоких слов пылали, как от пощечин. Илье стало ее так жалко, что на новый, поставленный вместо дивана гроб Офелии (два табурета, два стула и сверху ехидина Катя) он обрушился изо всех сил. Какие-то стулья разъехались, какие-то остались стоять, а Катя завопила басом. Хотя она хваталась за спинки и ножки, все-таки полетела на пол вместе с Ильей.

– Охренел ты, что ли? – прокричала она коронную фразу студии Попова и толкнула Илью.

– Да я сам ударился, – отбивался Илья.

– У тебя никакой техники падения!

– Если ты такая техничная, чего меня за ногу укусила?

Пока они приходили в себя, Кирилл стоял в сторонке, обхватив широкой ладонью колючий подбородок и приспустив тяжелые веки.

– А знаете, что-то в этом было, – сказал он не скоро и голосом тихим и глубоким. – Импровизация часто наталкивает на парадоксальные решения. У нас гроб Офелии будет разваливаться! Лаэрт разбросает доски, будет целовать труп, теребить, трясти его. Это почти то же, что крокодилов есть!

Катя и Илья понятливо кивали. Илья даже знал, как взяться за дело, – вчера он уже тряс труп, правда, он оказался живым, но поначалу очень был похож на труп.

– Эльсинор, на сцену! – скомандовал Кирилл.

Безымянные эльсинорцы быстро выстроились в шеренгу и начали свои прыжки. Прыгала среди них и Тара с красными заплаканными глазами. Она очень старалась, потому что знала: Попов не выносит капризов и халтуры. Глядя на нее, Илья изнывал от любви и жалости. Он боялся, что Кирилл вдруг вспомнит, что Тара дряхлый старик, и снова заставит ее хромать и спотыкаться.

Еще Илья надеялся, что пережитая обида заставит Тару искать поддержки и понимания. После репетиции он увязался за ней и на крыльцо Дворца вышел, чуть ли не дыша ей в затылок.

Однако униженная Тара убежала даже от компании подруг. Часто перебирая своими чудесными ножками (шелково-смуглыми, как помнил Илья, под синей корой джинсов), она углубилась в потемки совсем одна.

Илья нагнал ее, пошел рядом.

– Тара… Ксюша! – успокаивающе начал он. – Да не бери ты в голову! Попов болван. Я тебе открою секрет: скоро его отлупят так, что мало не покажется. Он все-таки допрыгался!

Тара остановилась. Она глядела не на Илью, а вперед, на тусклые фонари, которые не освещали ничего, но мешали видеть звезды.

Она сказала:

– Какой же ты дурак, Бочков! Полный, отвратительный дурак! Ты даже говорить о нем недостоин. Кирилл гений! Ты не стоишь даже его… его…

Она так и не нашла у Кирилла такой ничтожно малой детали, которая была бы равна целому, в полный рост Илье. Пришлось просто махнуть рукой и идти дальше. Илья несколько поник, но все-таки отправился за Тарой следом. Она пошла быстрее, Илья тоже прибавил ходу.

– Нет, это невыносимо! – сказала Тара.

Она остановилась и грозно топнула ногой, но ее голос слезно дрожал и фальшивил.

– Остановись, Бочков! Не ходи за мной дальше! – приказала Тара и повернулась наконец к Илье лицом.

Лицо это было бледное, голубоватое в темноте, идеально круглое, как тугой бутон белой розы. Глаза казались темными и такими громадными, каких не бывает. Тара! Царица ночи, хозяйка луны!

– Уйди сейчас же, – потребовала она.

– Я тебя только до дому провожу. Темно ведь, шпаны кругом полно, – уныло объяснил Илья.

– Не надо меня провожать! Не надо за мной ходить по пятам. Не надо таскаться в колледж. Ничего не надо!

– Но…

– До чего же ты мне надоел! Уйди, уйди! Ты приносишь мне одни несчастья!

Тут уж Илья ничего не мог возразить. Тара побежала к своему дому через школьное футбольное поле, середина которого была так выбита, что там стояла и блестела лужа.

Илья проводил Тару глазами. Сегодня у него не было сил кружить под ее окнами. Едкие разряды ее ненависти до сих пор потрескивали в ушах. Мир померк, звезды осыпались, время смялось в ком. Илья не знал, сколько он уже стоит у края футбольного поля. Ему было тяжело и скучно дышать и смотреть.

– Эй, Бочков, ты заблудился?

Илья услышал сзади хихиканье и веселые голоса. Две девицы из студии, эльсинорки Аня и Полина, шли с репетиции и были в прекрасном настроении. Раньше, до сегодняшнего своего провала, Тара обычно возвращалась домой в их компании.

– Тебе плохо, Бочков? Слушай, ты так со стульев гробанулся! – забеспокоилась душевная Аня. – Я сама знаю, как бывает: упадешь и не сразу почувствуешь, что сломал что-то. А потом болеть начнет…

– Ничего он не сломал, – возразила черствая Полина. – Просто вон дом Ксюшкин.

– Понятно! Трогательная картина, – съязвила и Аня.

Полина почти повторила слова Тары:

– А Бочков у нас полный дурак. Слушай, дать тебе Ксюшкин телефончик? Будешь ее доставать. Вот прикол! А то она вечно нос задирает.

– Какая у нее квартира? – спросил Илья.

– Точно! Ты лучше в дверь ломись, – обрадовалась Полина. – Так прикольней! А квартира 71.

Эти цифры мгновенно впечатались в мозг Ильи. Они были похожи на два гвоздя – один понаряднее, но косой, уже откуда-то выдернутый, а второй честный, прямой, зато с ржавчиной.

Илья улыбнулся футбольному полю, в луже которого застряло отражение совершенно постороннего фонаря, глядящего из-за забора. Холодный ропот прошел по кустам и деревьям, отражение вздрогнуло и зарябило. Илья быстрым шагом пошел наобум, прямо в темные кусты.

– Эй, Бочков! Ты почему нам волшебное слово не сказал? – засмеялась ему вслед Аня.

– А телефончик? – хихикнула Полина.

Тьма сомкнулась. Засвистали вокруг новорожденные вихри, закачались фонари, зашумел под ногами осенний мусор. Илья шел строго вперед. Обида постепенно проходила. Досадная боль, казавшаяся сильной, когда Илья упал со стула, теперь тоже ушла, рассеялась.

Илья подхватил первую попавшуюся палку, сделал выпад, другой. Лунный круг лица Тары снова забрезжил перед ним – несчастный, большеглазый. «Я приношу ей несчастья, а она мне счастье. Вот в чем все дело, – подумал он. – Она ни в чем не виновата».