Золотая братина. В замкнутом круге - Игорь Минутко Страница 27

– Во дурень! – изумился Пашка, выслушав земляка. – Не знает, чё делать! Пошли в большевики – за ними теперя сила, двинем в Петроград – там определимся.

И объявились Пашка да Васька Белкин в Питере, разыскали Совет рабочих и солдатских депутатов, все как есть доложили без утайки: покинули фронт по идейным соображениям, желаем порадеть делу пролетарской революции. Через месяц – уже оба в партии большевиков, послужили немного в рабочей милиции, и скоро Пашка про Чека разведал: «Во где работка! И власть тебе, и уважение». Через новых знакомых по милицейской части и туда ход нашли. Так оказался Василий Белкин в Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, был зачислен рядовым бойцом невидимого фронта.

По нраву пришлась новая работа Василию: не пыльная, горб ломать не требуется, зарплата и кормежка по нынешним временам – дай бог всякому. Дисциплина, правда, строгость. Ничего! Приноровимся. Ну и риск – жизни лишить враги революции могут. Однако ж Белкин Василий Иванович (тут не возразишь) не из робкого десятка. И скоро он по-новому стал ощущать себя: значительность свою почувствовал – сила за ним, власть рабоче-крестьянского государства, враги при одном слове «Чека» трепещут. А он, Василий Белкин, чекист, в его руках – карающий меч пролетарской революции. Словом, и не думал Вася, бывший деревенский паренек, о возвращении под родительский кров, к сохе, к тяжелой крестьянской работе. «Тут и женюсь, – рассуждал он про себя. – В Петрограде останусь. Может, по должности вверх пойду, квартиру отдельную дадут, у буржуев отобранную. Как у Дмитрия Наумовича Картузова».

– Приехали! – Кирилл Любин показал на чугунные ворота. Василий Белкин с детским удивлением загляделся на трех чугунных львов, охранявших въезд в загородное владение графов Оболиных.

– Теперь тихо! – приказал Михеич, привязывая лошадь к ограде. – За мной!

Все шестеро по липовой аллее побежали к вилле. Остановились у парадной двери, заколоченной крест-накрест. Михеич с недоумением и плохо скрытой угрозой посмотрел на Кирилла.

– Открыт черный ход, – тихо сообщил Любин.

– Мартин! – Михеич повернулся к латышу. – Останься здесь. Схоронись где-нибудь. Следи за окнами. Если что… шумни.

– Хорошо, – коротко отозвался Сарканис.

Остальные за Михеичем обогнули виллу, остановились перед черным ходом. Дверь была чуть-чуть приоткрыта… Однако Михеич, громко постучав, крикнул угрожающим и одновременно дурным голосом:

– Именем революции! Отворяй!

Ответа не последовало. Глеб Забродин, опередив Михеича, первым вошел в дом, все двинулись за ним. Разгром и хаос: разбросанные вещи, распахнутые двери комнат первого этажа, и все они оказались пустыми.

– Ерунда какая-то, – зло сказал Михеич.

И в это время в конце коридора послышались громкие удары в дверь и раздался женский крик:

– Помогите! Выпустите! Помогите!

Все – бегом – по коридору. Оказалась запертой последняя дверь с правой стороны. В нее изнутри комнаты яростно стучали:

– Помогите! Выпустите!..

Василий Белкин навалился на дверь всем телом – дверь не поддалась. Глеб Забродин отвел в сторону Любина.

– Вот что, Кирилл… Тебя тут видели. Побудь в соседней комнате. Мало ли…

Он не договорил. На дверь навалились Белкин и Саид Алмади, и она с треском распахнулась.

Все, кроме Любина, ворвались в графскую спальню. В правой руке Михеича был наган.

Перед чекистами стояла Дарья.

– Изверги! – говорила она сквозь слезы. – Душегубы!.. Заперли. Бросили как собаку!..

Михеич, спрятав оружие, подошел к Дарье вплотную, встряхнул ее за плечи, рявкнул:

– Где граф? Где все?

– Графушка… Ирод… Обманщик… – Дарья давилась рыданиями. – Уехали… Без меня…

– Когда это было? – спросил Глеб Забродин. – И успокойтесь, пожалуйста. Когда граф уехал?

Дарья вытерла слезы рукавом.

– Сегодня ночью, – сказала она уже спокойно. – Слышала, лошадей запрягали. Уехали, значит, а меня бросили… Уехали…

– Кто уехал? – перебил Забродин.

– Граф с дворецким Никитой. – По щекам Дарьи опять потекли слезы.

– А ты кто? – сурово спросил Михеич.

– Прислуга.

– Тогда так… – Михеич выдержал внушительную паузу. – Сиди тут и, пока мы здесь, не вылазь.

– Слушаюсь, – покорно кивнула Дарья.

– Обыскать весь дом! – приказал Михеич.

Обыск произвели самый тщательный, но он ничего не дал. Удрученные неудачей, молча шли по аллее к воротам, где их ждала застоявшаяся лошадь. И уже возле телеги на Кирилла Любина вдруг налетел Василий Белкин, схватил за грудки:

– Ты! Ты, паскуда, подстроил! И письмо ты написал! – Василий повернул к Михеичу лицо с безумными побелевшими глазами: – Ведь там число проставлено! Чтобы мы не успели. Гад! К стенке!..

Резким движением Глеб Забродин оторвал Василия от Кирилла, и тут же Белкин получил боксерский удар в живот, охнул, присел и не мог вздохнуть.

– Ты что? Совсем уже?… Мозги у тебя, тетеря деревенская, есть? Зачем Кирилл с нами поехал? Ты хоть чуть-чуть соображаешь?

Поздно вечером Михеич в присутствии всей группы доложил Дмитрию Наумовичу Картузову о провалившейся операции.

– Так… Весьма и весьма! – только и произнес комиссар Картузов. – Ладно. Ночь на размышления. Думайте. Предполагайте. Завтра в восемь утра – у меня. И вас убедительно прошу прийти, Кирилл Захарович.

Петроград, 26 сентября 1918 года

Любин опоздал минут на пять. В кабинете Картузова были все, кроме Михеича.

– Извините, – сказал Любин, – мне до вас далеко, пришлось пешком: ни одного извозчика.

– Извиняем, – скупо улыбнулся Дмитрий Наумович. Помолчал. Добавил: – Пока вы не у нас.

Любин заметил: у всех собравшихся был озабоченный вид. Даже у Глеба. Дмитрий Наумович Картузов прохаживался по кабинету. На письменном столе лежала новенькая папка из коричневой кожи.

– Такие дела, товарищи, – начал Картузов, устраиваясь в своем троноподобном кресле. – Михеичу мы поручили другое дело. Там просто: белое – белое, черное – черное…

– А красное – красное, – продолжил Глеб Забродин. Картузов недовольно поморщился и объявил жестко:

– Короче говоря, так. Командиром группы назначается Забродин.

– Дмитрий Наумович!.. – Впервые за последние дни Кирилл Любин увидел растерянность на лице друга. – Я… Я не справлюсь!

– Приказы, товарищ Забродин, выполняются. Обсуждению они не подлежат. – Голос комиссара Картузова стал официальным. – Это, надеюсь, понятно?

– Понятно! – ответил Забродин уже четко и, показалось Любину, с азартом.