Заложники - Энн Пэтчетт Страница 27

Господин Осокава кивнул. Он говорил с ней с предельной откровенностью: так разговаривают люди, знакомые всю жизнь. Но что такое жизнь? Этот день? Этот вечер? Террористы перевели стрелки часов, и всякое понятие о времени исчезло. Лучше однажды набраться храбрости и высказать все честно, чем погибать от сознания вины, все туже затягивающего горло. Он рассказал ей, что отклонил множество приглашений, поступивших к нему из этой страны, но потом все же согласился, потому что ему сказали, что приедет она. Он рассказал ей, что никогда не имел планов устанавливать с этой страной экономическое сотрудничество. Он сказал, что всегда был большим поклонником ее таланта, и перечислил города, в которых видел ее на сцене. Наконец, он сказал, что в некоторой степени несет ответственность за смерть аккомпаниатора.

– Нет, – возразила она. – Нет-нет! Я пою в самых разных местах. Но очень редко соглашаюсь петь на частных приемах. Говоря по правде, у большинства людей просто нет на это денег. Но раньше я занималась этим часто. Я приехала сюда вовсе не из-за вашего дня рождения. При всем моем уважении к вам я даже не помнила, чей именно день рождения. Кроме того, насколько я понимаю, эти люди пришли сюда тоже не из-за вас: им нужен только президент.

– Да, но я был тем человеком, кто, так сказать, запустил механизм в действие, – настаивал господин Осокава.

– А я? – ответила она. – Я тоже хотела отказаться. И отказывалась множество раз, пока наконец они не предложили мне очень много денег. – Она наклонилась вперед, и, глядя на это, Гэн и господин Осокава тоже склонили свои головы. – Не поймите меня превратно. Я вполне способна чувствовать ответственность. Но то, что здесь произошло, лежит на совести многих. И вас я ни в чем не виню.

Если бы в этот момент террористы вдруг открыли настежь двери, выбросили вон свои ружья и отпустили на волю всех заложников, то и тогда бы господин Осокава не почувствовал такого облегчения, какое он ощутил, услышав, что Роксана Косс его прощает.

Несколько бойцов, держа в руках ящики, которые привез на каталке Месснер, раздавали присутствующим сандвичи, банки с содовой водой, герметически упакованные нарезанные пироги. Что-что, а голодная смерть, по всей видимости, им теперь не угрожает. Когда они взяли по сандвичу, парень вытряхнул перед ними целую горку, жестом предлагая взять еще. Быть может, из-за того, что они сидели вместе с Роксаной Косс?

– Такое впечатление, что я осталась на ужин, – сказала она, распаковывая один из свертков, как подарок. Внутри находился толстый кусок хлеба с мясом, облитый каким-то оранжево-красным соусом. Соус стекал на бумагу, которую она расстелила на коленях. Мужчины вежливо ждали, пока она начнет есть, но долго ждать им не пришлось: она была голодна.

– Наверное, найдутся люди, которые с удовольствием захотели бы иметь такую фотографию, – сказала она, поднося сандвич ко рту. – Вообще-то я очень разборчива в еде.

– В экстремальных обстоятельствах мы все делаем исключения, – сказал господин Осокава, а Гэн перевел. Ему было приятно смотреть, как она ест, приятно сознавать, что горе не захлестнуло ее настолько, чтобы угрожать ее здоровью.

Гэн, увидев в своем свертке кусок мяса (интересно, какое это животное?), остановился и призадумался, так ли уж он голоден. Оказалось, что очень голоден. Он отвернулся от Роксаны и господина Осокавы, опасаясь, что губы его будут испачканы оранжевым жиром. Но до того, как он успел съесть свой сандвич, к нему подошел один из парней в бейсбольной кепке. Они постепенно становились для него различимыми, эти юные террористы. Вот у этого, в бейсбольной кепке, пуговицы украшены портретами Че Гевары; у другого на боку висит нож; у третьего – дешевая ладанка со Святым Сердцем, болтающаяся на шее на веревке. Некоторые были очень высокими, другие очень маленькими, кто-то из них носил бакенбарды до подбородка, кто-то был весь в прыщах. Мальчишка, которого Гэн приметил с самого начала возле Роксаны, имел поистине ангельскую внешность. А парень, который подошел к нему сейчас, говорил на таком безграмотном испанском, что Гэн долго не мог взять в толк, что его хотят видеть командиры.

– Извините, – сказал он по-английски и по-испански, снова завернув в бумагу остатки сандвича и осторожно положив их на стул в надежде, что, когда он вернется, все останется на месте. Особенно ему хотелось попробовать пирога.

Командир Гектор делал карандашные пометки в желтом блокноте. Он был очень дотошен в своих записях.

– Имя? – спрашивал командир Альфредо человека, сидящего на красной оттоманке возле камина.

– Оскар Мендоса. – Человек вытащил носовой платок и вытер рот. Он только что прикончил кусок пирога.

– У вас есть документы?

Господин Мендоса вытащил бумажник, нашел там водительское удостоверение, кредитную карту, фотографии пяти дочерей. Гектор занес в блокнот всю информацию, включая и домашний адрес. Командир Бенхамин взял фотографии и стал их рассматривать.

– Род занятий?

– Подрядчик. – Господину Мендосе очень не понравилось, что они записали его адрес. Он жил на расстоянии всего лишь пяти миль от этого дома. Он собирался предложить свои услуги по строительству фабрики, которую, как ему было сказано, Осокава планировал здесь построить. Вместо этого ему пришлось спать на полу, разлучиться с женой и дочерями – бог знает, на какой срок, – и подвергаться вполне реальной опасности быть убитым.

– Здоровье?

Господин Мендоса поежился.

– Нормальное, насколько я знаю. Я ведь здесь.

– А вы точно это знаете? – Бенхамин вспомнил, каким тоном разговаривал с ним доктор, когда несколько лет назад он приехал в город посоветоваться относительно своего опоясывающего лишая. – Вам не нужны особые условия?

Господин Мендоса взглянул на него так, словно его спрашивали о внутреннем устройстве его наручных часов.

– Да вроде нет!

Гэн встал позади них и ждал, а они продолжали свои расспросы, интересные разве что тем, что ответы давались исключительно беспомощные. Командиры пытались избавиться от большей части заложников. Они стремились выяснить, не может ли кто-то еще так неожиданно и некстати умереть. Смерть аккомпаниатора заставила их поволноваться. Толпа на улице, на некоторое время успокоившаяся, при виде завернутого в скатерть тела снова начала вопить.

– Убийцы! Убийцы! – скандировали они.

С улицы через громкоговорители шел постоянный поток посланий и команд. Телефон звонил, не переставая: все, кому не лень, предлагали себя в переговорщики. Очень скоро выяснилось, что большинству террористов необходимо поспать. Командиры пререкались по поводу какой-то чепухи, так что Гэн даже не успевал переводить. Наконец Гектор прекратил споры, вытащив свой пистолет и разбив выстрелом каминные часы. В их руках все еще находилось слишком много людей, даже теперь, когда их количество уменьшилось вполовину. Командиры расспрашивали заложников одного за другим, записывали ответы и имена. Гэн включался в тех случаях, когда заложники не говорили по-испански. Главные надежды командиры возлагали на иностранцев. Иностранные правительства охотнее платят выкуп за своих граждан. Командиры вынуждены были на ходу пересматривать свои неудавшиеся планы. Пусть президент от них улизнул, все равно они еще способны доставить ему кое-какие неприятности. Они собирались переговорить с каждым заложником в отдельности, оценить его вес, попробовать обменять на своих товарищей, томящихся в строго охраняемых тюрьмах, или по крайней мере получить за них как можно больше денег. Однако дело шло бестолково. Заложники сознательно занижали свое значение во время допроса.