Гадюка Баскервилей - Андрей Воробьев Страница 27

Как и рассчитывал Ларин, люди «профессора преступного мира» не дремали. Холмс, велев оставить багаж в поезде, принудил своих спутников покинуть вагон, чтобы пересесть в другой состав. Мудрость сего трюка была достойна гениального сыщика: «грузчики», следовавшие вместе с беглецами по железной дороге, не позарились на бесхозный багаж, а продолжали вести наблюдение за его владельцами. Поэтому в конкретном случае смена транспорта была на руку разве что клеркам стола находок.

Тем не менее беглецам удалось-таки попасть в Страсбург. Шерлок дал оттуда телеграмму в лондонскую полицию, на которую вскоре пришел и ответ. Доблестным бобби, увы, не улыбнулась удача задержать Мориарти – он предусмотрительно скрылся («Неудивительно, если тут все работают как Холмс с Лестрейдом», – решил Андрей, услышав это известие). И сыщик бежал все дальше и дальше, надеясь уйти от длинных рук «девонширских».

Холмс со спутниками осмотрели Женеву. Затем они зачем-то побродили по долине Роны, а потом, миновав Лейк, направились через перевал Греми дальше – миновав Интерлакен – к деревушке Мейринген. Уотсон, перепробовав везде местных напитков, счел, что «это была чудесная прогулка – нежная зелень внизу и белизна девственных снегов наверху». Данный пассаж Андрей успел прочесть, случайно прочитав открытую страницу в путевом блокноте доктора, интригующе озаглавленную «Последнее дело Холмса».

Местная гостиница с претензионным названием «Англия» оказалась последним прибежищем на маршруте путешествия. Хозяин сей лачуги, прежде знакомый с сыщиком, почему-то все время настойчиво рекомендовал гостям осмотреть Рейхенбахский водопад, находящийся где-то на окраинах этой глухомани. Сыщик с благодарностью принял любезное предложение, Уотсон чуть ли не захлопал в ладоши, прознав про возможность выпить на природе, Ларин тоже не стал возражать. Но доктору не повезло. Когда вся троица выходила из гостиницы, к ним бросилась какая-то всклокоченная фрау, у которой под глазом красовался весьма живописный сине-зеленый фингал, слегка желтеющий по краям.

– Битте!.. Плииз!.. – запричитала она, отчаянно жестикулируя и тыча пальцами в сторону Андрея и Уотсона. – Я знаю, вы есть цвай доктор! Вы мне помогать! Шнеллер!.. Я сейчас защищаться от мой хазбенд (муж). Он на меня сейчас напасть, подбить лицо… Я защищалась… Он теперь лежать молча… Натюрлих… Дас ист терребл (ужасно)!..

Ларин попытался успокоить фрау, предложив ей поискать врача в гостинице или, на худой конец, полицейского в ближайшем околотке. Но несчастная не унималась, требуя немедленно именно доктора. При этом, отчаянно жестикулируя, она пыталась еще и еще раз убедить всех в собственной невиновности.

По словам женщины выходило, что она, сущий ангел во плоти, сегодня вечером мирно лежала дома в постели и смотрела в окно на изумительный закат альпийского солнца. В это время заявился с работы муж и нагло начал требовать, чтобы ему подали ужин. Фрау совершенно вежливо ответила, дескать, она имеет право досмотреть закат, а если кто хочет кушать, так пусть идет на кухню и начинает готовить. Но на «негодяя» эти добрые слова почему-то произвели ужасный эффект, он начал орать, а заодно и врезал своей благоверной в глаз.

Правда, Андрею удалось понять, что и дражайшая половина довольно удачно запустила тарелкой прямо в физиономию «этого изверга». Но сие действо было исключительно «защита мой непорочный честь как мютттер унд фрейлейн» ^[60].

– А раньше этот гад никогда не смел поднять на меня руку. Ни-ког-да!..

Ларин со товарищи замучились успокаивать разбушевавшуюся фрау, в результате чего вынуждены были выслушивать ужастики, как все лишатся лицензий на занятие врачебной практикой, потом окажутся за решеткой, если немедленно не помогут мужу.

– Извините, – попытался вставить хотя бы одну фразу Андрей, – а как же он позволил вам выйти из дома, раз он такой злобный?

– Еще бы не позволил, – торжественно отозвалась женщина, – я же говорить, что тарелку об его голова бить. Он сразу умывальник бежал осколки смывать… Не сметь задавать мне дурацкий квешн! Я буду лишать вас аусвайс!..

– Мы должны отменить прогулку, – обреченно промямлил Уотсон, – без лицензии мне оставаться не хочется, да и помочь человеку – долг каждого врача.

– Безусловно, доктор, – поддержал говорившего Ларин, – у меня тоже нет никакого желания связываться с местными властями. Мы с Холмсом подождем вашего возвращения у водопада. Правда, Шерлок?

Сыщик усердно закивал в ответ. Затем, несмотря на возражения фрау, требовавшей, чтобы ей оказывали помощь хотя бы два человека, Уотсон двинулся в сторону деревни, а Холмс с Лариным остались обсуждать происшествие.

– Уверен, что она солгала, Энди, – заметил Шерлок, – хотя рациональное зерно в ее словах было. Я, например, тоже терпеть не могу, когда кто-то спит в то время, как я бодрствую. Поэтому, чисто теоретически, скандал и мог произойти. Только мой метод говорит, что эта леди, поссорившись с мужем, простите, хочет наставить ему рога. Впрочем, не исключено, что ей просто нужно алиби на случай квалификации ее действий как непредумышленных.

– Может вас заинтересует другая версия? – живо отозвался Ларин. – В доме этой гражданки лежит труп, а потенциальных убийц давно поджидает полиция. – В результате, пока суд да дело, доступ к вашему телу, дорогой Шерлок, для кого-то окажется свободен, а Уотсон – в камере…

– Я как-то об этом не подумал, – ненадолго замялся Холмс, но, чуть подумав, продолжил: – Мои уроки вам явно идут на пользу, но не до конца – полиции тут днем с огнем не сыскать. Все-таки готов держать пари, что Уотсон будет нынче образцово-показательно полюблен. Хотя об этом мы узнаем чуть позднее. Давайте, не будем терять времени и продолжим прогулку к водопаду.

Андрей согласился пройтись пешком и, нащупав в кармане револьвер, двинулся по тропинке вслед за великим сыщиком, размышляя о том, что их ждет в ближайшее время.

По всем прикидкам выходило, что фрау откровенно лгала: ее рассказ о происшествии не соответствовал внешнему виду синяка. Хоть и не с отличием, но все же закончив некогда мединститут, Андрей прекрасно знал, что синяк на лице или, по-умному, гематома, в зависимости от времени, когда он был нанесен, имеет определенную последовательность расцветки: сначала – красноватый, затем – багрово-синий, позднее – зеленеющий и в конце – желтый (во времена СССР говорили, что цвет синяка меняется от десяти рублей к рублю – по цвету тогдашних денежных купюр). А вот, по словам фрау, она травму получила непосредственно перед обращением за помощью. Значит, фингал мог быть лишь багрового цвета, в крайнем случае, начать синеть. Но ни зеленого, ни, тем более, желтого оттенков быть не могло: они появляются не раньше шести-восьми дней после травмы. Вывод из всех размышлений был только один: долгожданная встреча с «профессором преступного мира» должна была вот-вот состояться. И Мориарти должен был прийти на нее один, в лучшем случае, с напарником.