Алая карта - Буало-Нарсежак Страница 26

Печальный день. Я наблюдал за Франсуазой — она ничего не знает. Клеманс сегодня не приходила: курс уколов закончен, особого облегчения они не принесли. Я ходил по парку. Поговорил с генералом, он все еще носится с проектом мастерской. Мадам Вертело долго жаловалась мне на ревматизм и порекомендовала своего иглоукалывателя. Я встретил в аллеях нескольких пансионеров, и ни один не обернулся мне вслед. Итак, пока все спокойно. Вильбер, безусловно, не станет отводить в сторону всех и каждого, чтобы поделиться пикантной новостью. Известие будет распространяться медленно, и, если мы с Люсиль поведем себя правильно — то есть холодно, — люди решат, что Вильбер ошибся и в очередной раз углядел то, чего не было.

Мы не станем рвать отношений, в этом нет необходимости. Нам следует реже встречаться, и это даже хорошо — излияния Люсиль пугают меня. Но я не могу обойтись без наших любовных разговоров, они разогревают мою стариковскую кровь. Решено — осторожность и еще раз осторожность. Я обедал в гордом одиночестве. Ужинал один. Вильбер и Люсиль не хотят новой встречи, обоим нужно решить, как себя вести. Я пока не знаю, чего ждать.

09.15.

Я едва могу поверить в случившееся. Вильбер мертв. Я узнал об этом меньше часа назад. Я потрясен.

15.00.

Я возвращаюсь к своим записям. Хочу привести мысли в порядок. Все случившееся выглядит очень странно.

Сегодня утром Франсуаза обнаружила тело. В 08.30 она, как обычно, принесла Вильберу поднос с завтраком: чай, молоко, тосты и джем… Постучала. Не дождавшись ответа, открыла своим ключом. Вильбер лежал на коврике у кровати. В луже крови. Простыня и одеяло тоже были в крови. Резня, бойня! Обезумевшая Франсуаза помчалась к директрисе, решив, что Вильбера убили.

Мадемуазель де Сен-Мемен вызвала доктора Верана, и тот вынес вердикт: Вильбер умер от внутреннего кровотечения, вызванного передозировкой пендиорила. Он регулярно принимал этот антикоагулянт по назначению кардиолога, должен был соблюдать крайнюю осторожность из-за язвы желудка, но, к несчастью, превысил дозу. Откройся язва в тот момент, когда Вильбер был не один, его бы попытались спасти, хотя остановить кровотечение можно, только захватив его в самом начале. Риск увеличивается в момент переваривания пищи, а Вильбер после обеда всегда отдыхал и был один, как и после ужина.

— Смерть Вильбера не была скоропостижной, не так ли, доктор? — спросил я, встретив Верана в холле. — Бедняга мог дотянуться до звонка и вызвать Клеманс.

— Не торопитесь с выводами, мсье Эрбуаз. Нужно принять во внимание, что мсье Вильбер был очень ослаблен болезнью. Я практически уверен, что он потерял сознание и просто не успел позвать на помощь. Почувствовал головокружение, попробовал подняться и без чувств рухнул на пол.

— А если бы Клеманс все-таки пришла?

По лицу доктора Верана я понял, что он считает случай безнадежным, но по дипломатическим соображениям не хочет произносить сакраментальных слов: «Учитывая преклонный возраст больного…» Я понимаю, о чем он думает. Врачам мы неинтересны. Их логика проста: чуть раньше или чуть позже — какая в конце концов разница!.. Я не успокаиваюсь.

— А переливание крови могло его спасти?

— Не исключено… Видите ли, в чем дело… покойный Вильбер злоупотреблял лекарствами. Я предупреждал его, как это опасно, но он никого не слушал.

— Да, — соглашаюсь я, — кроме того, он не соблюдал дозировку. Мы сидели за одним столом, и я не раз намекал, что ему следует быть осторожней.

— Весьма прискорбное событие, — заключает Веран.

Должен признаться, что мне жаль беднягу. Я привык к его грубоватым манерам и буду по нему скучать! Но какое же это облегчение, что он больше не сможет болтать языком к месту и не к месту! Воистину своевременная смерть! Мы можем вздохнуть свободно!

21.00.

За ужином мы с Люсиль сидели за столом вдвоем и вынуждены были слушать разглагольствования Габриэля, нашего метрдотеля:

— Какая злосчастная судьба! Сначала мсье Жонкьер, теперь вот мсье Вильбер… Такие любезные господа! Что поделаешь, мы не вечны!

Габриэлю лет пятьдесят, не больше, он может позволить себе подобные фразочки и продолжает с неосознанной жестокостью:

— Рекомендую цыпленка в белом соусе с трюфелями, он сегодня просто восхитителен!

— Какой болван… — шепчет Люсиль, как только надоеда отходит к другому столику.

— Что твой муж?

— Я ему сказала. Он не был знаком с Вильбером, поэтому…

— Теперь мы в безопасности.

В разговоре наступает пауза. Между нами возникла неловкость, даже отчуждение, как будто мы тоже виноваты в смерти Вильбера. Ужин скомкан.

— Когда состоятся похороны? — спрашивает Люсиль.

— Кажется, послезавтра. Как только приедет его сын.

— Вильбер никогда о нем не говорил.

— Он пасынок, и они были не в лучших отношениях.

— Ты все еще намерен занять его комнаты?

— Не думал об этом, но, если мадемуазель де Сен-Мемен согласится, перееду.

Я выхожу из-за стола следом за Люсиль и догоняю ее у лифта. Мы целуемся — без страсти, скорее как родственники. Забудем ли мы когда-нибудь, как Вильбер сказал, стоя в дверях библиотеки: «О, простите…»?

Я должен испытывать облегчение, но чувствую только подавленность. Начинаю обдумывать переезд. Я много месяцев хотел заполучить апартаменты Вильбера, но теперь понимаю, что слишком устал, да и хлопот будет много. Кроме того, придется спать в его постели. Когда ночуешь в отеле, никогда не знаешь, кто занимал номер до тебя. «Казенная» кровать принадлежит всем — и не принадлежит никому. Я не суеверен, и все же… Какие сны приснятся мне на смертном одре Вильбера?